Дзыговбродский Дмитрий Исповедник
— Отче, я убил человека.
От человека несло едким потом — запах пробивался даже через матерчатую ширму исповедальни. Голос срывался на хрип, как будто человек только что пробежал длинную дистанцию.
— Расскажи об этом, Эд, — спокойно ответствовал священник.
— Вы узнали меня?! — в ужасе воскликнул человек.
— Конечно, Эд, по голосу… Рассказывай…
— Отче, только вы ведь никому не скажете? Я знаю, что это смертный грех, но у меня жена и дети… Я не могу попасть в тюрьму. Что с ними тогда будет?
— Не бойся, Эд, я никому не расскажу. Тайна исповеди нерушима. Да ты и сам знаешь, что я забуду всё, как только отпущу тебе грехи. Не бойся, сын мой, рассказывай…
Человек замолчал. Священник терпеливо ждал, не нарушая установившейся тишины. Умение слушать — главная из добродетелей.
Наконец Эд собрался с духом и, запинаясь, начал рассказ.
Тротуар клонится под ногами… То влево, то вправо… Но это вызывает только смех. Надрывный, искусственный. Хочется гулять… весело, отвязно, не обращая внимания ни на что.
Друзья отправились домой. Слабаки! Но он не такой…
Так просто этот вечер не закончится. Слишком скучно, слишком обыденно… Хочется приключений, борьбы, свободы…
Хорошо посидели…
Если бы ещё Джо не был таким подкаблучником. Ну и сказала жена быть дома в десять? Ну и что? Всем они так говорят, но не все на это внимания обращают… А так за этим слабаком Джо все потянулись. И вечер обещавший быть эдаким… испортился напрочь.
Эх, ещё бы бутылочку пива… И как назло, ни одного магазинчика вокруг. Слишком приличный район. Даже полиции нет…
Надо бы немного постоять, отдохнуть. А то что-то спать клонит, даже ноги заплетаются. Сколько же мы выпили сегодня? Даже не получается сосчитать. Хех! Но могли и больше. Если бы не Джо.
Кто-то стоит около фонаря. Девушка…
Подойти познакомиться что ли?
Ай, какая холёная! Жена даже перед свадьбой такой не была, а после рождения детей и подавно… Туфельки на каблучках, колготки с узорчиком, юбочка с разрезом эдаким скромненьким, блузка подчёркивает, что надо…
Точно подойду, познакомлюсь…
— Эй, милашка, можно с тобой…
Отскочила? Брезгует?
Обида расплескалась холодными брызгами.
— Что же ты, шлюха, клиентов тут ждёшь?
Отнекивается, говорит, что ждёт подругу. Ага, сейчас… в такое-то время… Точно вышла подзаработать.
Ворох денег скомкан в руке… Нет?! Да как она смеет?!
Схватил за рукав, притянул к себе.
Хлёсткая пощёчина обожгла лицо.
И ярость закрыла дымкой взор.
Удар…
Девушка отлетает к фонарю. Глухо бьётся головой, медленно сползает на землю. Вот так то! А то нет, не хочу. Ничего, потом заплачу сполна…
Блузка легко рвётся, и грудь отдаётся жадным рукам…
Но почему она не отбивается, не кричит, не шепчет? Почему её тело так безвольно?
Нет…
Нет!
Нет!!!
Ужас полыхнул багровым костром, и в этом пламени сгорело всё: жизнь, свобода, будущее…
Бежать… Бежать… Бежать…
Священник пытался справиться с голосом минуты две, прежде чем смог говорить спокойно, без тени эмоций.
— Ты поступил очень плохо, Эд, — святой отец с трудом подбирал слова. — Ты должен покаяться… и понести наказание. Но сделать это должен добровольно!
— Нет! — воскликнул Эд. — Ни за что! Я не сдамся… Меня никто не видел…
— Так ли это? Разве нет над всеми нами Того, кто видит всё? Разве скроется что-то от Него? Ты заблудился, Эд, в неверии и страхе…
— Отче, мне нужен совет…
— Я уже дал тебе его!
— Отче… Отче… — в голосе Эда явственно слышалось отчаяние.
— Покайся, сын мой…
— Я… каюсь, отче. Истинно говорю… всем сердец и душой. Я каюсь! — последнее Эд почти прокричал.
— Тогда я отпускаю тебе грехи, сын мой, — священник печально покачал головой. — Помолись за погубленного тобой человека, помолись за свою душу… Всё, что мог, я для тебя уже сделал.
Человек за ширмой часто задышал. Священнику даже послышалось сдавленное рыдание.
— Иди и не греши больше. Аминь.
Отреагировав на код-фразу включился механизм ликвидации кратковременной памяти. Щёлк — и святой отец забыл всё, о чём рассказывал сидящий за тонкой деревянной стенкой человек.
— Спасибо, отче, — прошептал Эд и выскочил из кабинки. Дробно простучали каблуки по звонкому мрамору пола, хлопнула дверь…
И в церкви не осталось более ни одной живой души.
За тридцать с лишним лет много людей прошло через исповедальню. Священник многих повидал, но не помнил ничего, что ему рассказывали. Да это и к лучшему, как ему казалось. Так было проще общаться с милыми, добрыми прихожанами, не зная, не помня их прегрешения.