— Вовсе не попадать в прицел вашего орудия.
Он остановился и, посмотрев мне в глаза, развёл руками.
— А ты уже попал, Жаров. И перекрестье у тебя в данный момент прямо вот здесь находится.
Он с силой ткнул крепким указательным пальцем себя в лоб.
— На себе не показывайте.
Он быстро убрал руку.
— Или пан, или пропал, — продолжил Ананьин, оставляя мою реплику без внимания. — Вот и весь выбор. Небогатый, прямо скажем. Но, какой-никакой, а имеется. И я тебе от чистого и горячего сердца старого большевика советую выбрать дружбу. Дружба лучше вражды, согласись. А жизнь лучше смерти. А хорошая жизнь лучше плохой. Как тебе такая философия?
Я пожал плечами.
— И, главное, сейчас тебе даже делать ничего не надо. Просто не говори своему будущему тестю о предмете нашего разговора и всё. Умалчивать факт нашей встречи не стоит, конечно, но выдавать информацию всегда нужно с умом и в строго прописанных доктором дозах. Скажи, что ни о чём конкретном не говорили. Вынюхивал, про свадьбу расспрашивал, про невесту, где жить будем и всё такое. Тебе хватит ума сообразить, что я прав?
— А на самом деле мы о чём говорим? — поднял я брови.
— Ну, а это ты мне скажи. Ты же понял, о чём мы говорим? Если масло в голове имеется, значит должен был понять, правда? А если не имеется…
Разговор мне наскучил, как и сам Ананьин. Были ведь и другие дела, поважнее.
— Послушайте Илья Михеевич, — качнул я головой. — Я ни о каких делах Кофмана не знаю. Вообще, полный ноль. Никаких сведений. Да, и не понимаю я, даже если бы знал, в чём моя выгода хоть что-то рассказывать вам? Я ни в чём не замешан, не привлекался, за материальные ценности ответственности не несу, к финансовым потокам отношения не имею. Как вы меня прижимать собираетесь? Почему я должен на Якова Михайловича стучать?
— Стучать… Слово-то какое неблагозвучное. Стучать тебя никто и не просит. Тебя просят послужить на благо Родины. Вот и всё. А то, что не привлекался… Это всегда поправить можно. Был бы человек, а дело-то найдётся. Можно и в душители тебя снова переквалифицировать. Я слышал была у тебя там история, да?
— Ну, снова в душителя — вряд ли. Там ведь настоящего с поличным взяли. Он показания признательные дал.
— А, — беспечно махнул рукой Ананьин. — Признание выбито силой или он сумасшедший, а может, и ещё чего-нибудь. Дело такое, как чистый лист. Как хочешь его, так и разрисовывай. Сильно-то не обольщайся на свой счёт. Откуда, кстати оперативники узнали о предстоящем преступлении?
Он невинно улыбнулся.
— Шли, наверное, по следу преступника. Это вы у них сами спросите.
— Я-то спрошу, а вот ты не ерепенься. Не ерепенься, а просто подумай. Хорошенько подумай. У меня сила, у меня опыт, у меня возможности. У тебя кое-какие способности, как говорят. Но это нужно ещё посмотреть, в деле тебя проверить. Будешь со мной сотрудничать и жизнь малиной покажется. И тестя твоего трогать не буду, если ты его сотрудничать уговоришь. Если не уговоришь… можно и без тестя прожить, поверь, если со мной будешь дружить.
Бесцветные водянистые глаза Ананьина смотрели на меня не мигая.
— И вот ещё, — добавил он, — по поводу резонов. Ну, ты спросил, зачем тебе сотрудничать со мной, да? Типа, чем я тебя прижму в случае отказа, так? Дело в том, что я тебя сейчас не вербую, понимаешь? Это просто дружеский… по крайней мере, пока дружеский разговор. Ты ведь знаешь, кое-что, правда? А такие знания, если они действительно имеются, требуют защиты. Серьёзной защиты. И я могу её обеспечить. Я ведь хочу, чтобы наше сотрудничество строилось не на страхе и принуждении, а на простом понимании собственной выгоды. И на взаимной, естественно, выгоде. Дружбу тебе предлагаю. Соображаешь?
— Пытаюсь, — хмыкнул я.
— Ну, вот и посмотрим, насколько ты окажешься сообразительным. Ладно, пришли уже, вот машина моя. Всё, бывай здоров, Санёк Петров.
— Саня, ну что же ты девушке-то голову морочишь? Ты сколько в Москве ещё будешь? Встреться с Женечкой. Поговори с ней. Она звонила, спрашивала, мол, как там Саша, звонит ли, не приедет ли в командировку опять.
— А ты что сказала?
Бабушка вздохнула и всплеснула руками.
— Что я сказала? Что меня врать на старости лет заставляют. Что ещё я сказать-то могла? Не знаю, сказала, милая. Он ведь никогда не предупреждает заранее, как гром среди ясного неба появляется.
— Понятно, — кивнул я.
— Понятно ему. Поговори с ней и всё. Расставь точки.