Благородный Корнелий помог ей снять сандалии и накидку, ничуть не гнушаясь ролью слуги. Мэйэрана свидетель, Вита не раз делала для него то же самое, хотя в случае Авла причиной конфуза обычно оказывалась амфора коллекционного вина. Друг завернул ее в покрывало. На мгновение положил ладонь на лишенную волос голову. Руки целителя излучали тепло и покой.
– Спи.
Уходя, он бросил что-то на холодную жаровню и плотно закрыл за собой полог, погружая палатку во тьму.
Усталость Виты была сродни боли. Благородная Валерия вытянулась на узком матрасе, зарылась в покрывало, расслабилась…
И, конечно, именно в этот момент медика-приму настигли бессонные мысли.
Донесение от внешних дозоров. Трибун, в полном доспехе, при оружии, явно готовый к бою… Есть ли у нее время на отдых?
Не то чтобы тут наличествовал выбор, но да, время пока есть. Если б Аврелий склонен был под влиянием момента рубить сплеча, все было бы уже кончено.
Вита перевернулась с живота на бок. Сжала пальцы, сминая одеяло.
От всего расклада на пол-империи несло политической падалью.
Император вынужден сохранять лицо перед нетерпимыми к любой скверне старшими расами. Он и рад бы впасть в декадентство и веротерпимость, но договор с Дэввией, но послы Альты, но украшающие двор своей мудростью риши… Легат, ветеран сенатских интриг, от ответственности попытается увернуться. А исполнители? Каково бы ни было решение, принявших его смешают с грязью.
Что никоим образом не отменяло их долга перед империей.
«Забудь о глазах и лицах. Попытайся смотреть отстраненно».
Опасны ли измененные? Сами по себе – нет. За это Вита готова была ручаться всем своим опытом медика. Всем, что ей удалось узнать и понять о Ланке. Угроза шла не из обросшего чешуей гарнизона. Но он мог стать поводом.
Стоило ли сохранение обманчивого придворного спокойствия того, чтобы заплатить жизнями Тира? Уничтожить все, чем они могли стать? Все, что они могли сделать для империи?
Нет. Валерия Вита была уверена, что нет. Но Гай Аврелий смотрел на проблему под другим углом. Он, похоже, неплохо понимал политический расклад. Мог знать что-то, неизвестное гражданскому медику.
И все равно отчаянно тянул время.
Быть поставленным в такое положение для трибуна, должно быть, невыносимо. Во-первых, его явно подводили под удар. Во-вторых… Что бы Вита о нем ни думала, она не могла отрицать: за последние годы Гай Аврелий стал настоящим боевым офицером. Дерзким, удачливым. Легионеры были верны навязанному сенатом командиру потому, что он был верен в ответ. Эта связь выковывалась в схватках, где сама жизнь зависит от надежности стоящего рядом. Мысль об убийстве братьев по легиону должна вызывать в командующем чуть ли не физическое отвращение.
Похоже, чтобы выполнять то, что он в этой ситуации считал долгом гражданина и воина, Аврелий заставил себя не видеть в измененных людей. Поверил, что гарнизон крепости мертв, а покрытые чешуей порождения тьмы – обращенное против империи оружие.
К тому же заразное.
Вита в бессильной злобе ударила кулаком по подушке. Медиков и жрецов, которые могли бы разобраться в происходящем, трибун к крепости не допускал! Не собирал недостающие сведения, не пытался понять подоплеку. Впору решить, что Аврелий просто-напросто отказался от способности мыслить критически. Разум он вынужден был делегировать. Кеол Ингвар сейчас, похоже, думал за двоих сразу. А командующий доверял сигниферу в достаточной мере, чтобы это позволить.
Валерия Минора Вита четко дала понять, что не позволит своим пациентам тихо исчезнуть. Ее прощальный намек на возмездие Ланки должен был вогнать в дрожь любого сведущего мага. Ингвар осторожен. Ингвар расчетлив. Он не будет пороть горячку. И трибуну своему не позволит. Нет, с их стороны глупостей можно не опасаться. Какое-то время.
Медик беспокойно повернулась, легла на спину.
Проблема в том, что Аврелий и Ингвар не единственные, от кого в этой ситуации что-то зависит. Оставалась другая сторона уравнения: люди, запертые в крепости. Будут ли они покорно ждать, пока командование примет решение?
Вита подняла ладонь, уронила на лицо, пряча от богов усталые глаза.
«Выжили. Они – выжили. Прошли через три недели кошмара, сохранили разум, организованность и дисциплину. Отталкиваться нужно от этого».
За десятилетия медицинской практики Валерия Минора пришла к крамольному выводу: даже в самых страшных испытаниях судьбу человека определяет не только посланная богами удача, но прежде всего он сам. Раз за разом, наблюдая за теми, кто побеждал, когда и выжить казалось невозможным, она находила в них одни и те же общие черты.
Способность принять реальность. Качество это встречалось гораздо реже, чем принято думать. Когда обнаруживается, что перевал перекрыт карантинными войсками, слишком многие отказывались понимать: да, сыпь на шее соседа означает, что легионеры в масках будут стрелять и в тебя тоже. Вита вспомнила загорелое лицо, перечеркнутое темной чешуей, внимательный серый взгляд. «Они исполнили договор так, что нам теперь в любом случае не жить?» С пониманием реального положения вещей в крепости Тир проблем не было.
Способность думать и планировать. Казалось бы, неотъемлемая привилегия каждого разумного существа. Просто по определению. Когда есть возможность присесть, успокоить пульс, поразмыслить пару минут, любой может проанализировать ситуацию и принять решение. Но что, если от берегов посылают стрелу за стрелой, тебя тащит течением, нога застряла меж подводных камней, а единственная мысль, которая бьется в голове, это: «Дышать!» Не у каждого хватит самообладания не биться пойманной рыбой, а застыть, собраться, освободить лодыжку. И по дну, по дну, тихо и незаметно добраться до места, где река повернет. «Для начала я хочу, чтобы вы осмотрели тех, кто болен». Напротив пункта «планирование вперед» можно смело ставить галочку.
Способность сбиться в отряд. Многие считали, что из самой глубокой ямы можно выбраться, идя по головам и плечам соседей. Но на деле выходило наоборот. Эгоизм и желание выжить могли вести лишь до определенного предела. Наступает момент, когда силы закончились, идеи исчерпаны, вода тянет на дно. И тогда, чтобы сделать еще хоть одно движение, нужно что-то еще. Знать, что тебя ждут домой. Знать, что другие жизни неразрывно связаны с твоей и ты не можешь их подвести. Выбирается тот, кто, вопреки здравому смыслу, вытаскивает из воды остальных. И кого, если упадет перед самыми воротами крепости, есть кому дотащить до спасительной черты. «Я принял на себя командование гарнизоном». А заодно взял под защиту всех, кто случился рядом, будь то швея, жившая под стенами крепости, или случайно оказавшийся в долине чужой ребенок.
Способность сохранить чувство юмора. Этот сомнительный навык в самой жуткой, самой безысходной ситуации сделать мысленный шаг назад, заметить в гобелене рока нити абсурда. Умение посмеяться если не над окружающим, то над самим собой. «Купание в реке под градом стрел? Закаляет здоровье. Последнее время забота о нем стала весьма модной. Должно быть, веяния из столицы…» Чем помогало такое зубоскальство? Веселило богов, даря их благосклонность? Позволяло сохранить разум? Вита знала лишь, что, когда тают в душе надежда и вера, остается ирония. И отпускать ее нельзя ни в коем случае. «По сравнению с тем, что было неделю назад? Ситуация просто пестрит вариантами!» Да. Именно так.
Вита глубоко вздохнула. Марк Руфин Блазий потерян для человеческой расы. Но мерилом человека является то, что он оставит после себя. Военный трибун покинул крепость, его люди прочитали роспись тьмы на своей коже. Со стороны тех, кто должен был стать спасением, они увидели лишь страх и угрозы.
И вместо того, чтобы рассыпаться под новыми ударами, выжившие сплотились вокруг своего аквилифера. Трезвость оценок. Планирование на завтрашний день. Действия сообща. Юмор, сдержанный и в то же время неуловимо агрессивный.
Трибун Аврелий забрал из крепости их серебряного орла, но несущий – это не приложение к штандартам и регалиям. Символ силен лишь настолько, насколько сильна рука, поднимающая его.
С орлом или без, Луций Метелл Баяр являлся одним из сильнейших магов провинции – и явно принадлежал к породе тех, кто выживает. Люди его после всего перенесенного превратились в легион в изначальном значении этого слова. Они действовали как единое целое, представляли собой много больше, нежели сумму подгоняемых кнутом слагаемых.