Я чуть не попросил Руслана приготовить самолет отца, но вовремя очнулся. Семью в такие дела нельзя впутывать. Они же начнут решать мои проблемы сообща. Я сам ещё не был уверен, что хочу их решить и как. Папа и Рус обязательно сделают поспешные выводы, нарубят дров.
Поэтому я летел домой обычным самолетом, правда, первым классом. Всего-то кресла чуть мягче. И на том спасибо. Я морщился, невольно прогнозируя реакцию Казаевых. Отец узнает о моем присутствии в Казани. Это дело времени. Я вспомнил, как он орал на Руслана, когда тот женился. Так себе удовольствие. Но я жениться не собирался.
Я вообще не очень понимал, что буду делать, когда увижу Сашу. У меня было много слов, чтобы сказать ей, но вот поступки… Как поступить с ней, я не имел понятия. По-хорошему, вернуть бы беглянку с ребенком Женьке. Она так хотела быть его женой – пусть будет с ним счастлива.
Но тут же все во мне переворачивалось и протестовало. Не хотел я Саше такого счастья. И она его, похоже, тоже не очень и желала. Но похвалить ее за побег или игнорировать чертову Казань я тоже не мог. Она как будто глумилась, дразнила меня. Что, блять, городов в России мало? Барнаул – потрясающий город, модный Алтай, глубинка, идеальная для пряток. Иркутск – еще лучше. Байкальская красота и шаманы помогут замести следы. Вообще могла свалить из страны – так вернее.
Но – нет. Она выбрала мою Казань.
Примерно такие мысли рвали меня на части, пока я летел. Да и по дороге в такси я себя накрутил еще сильнее. При этом все еще не решил, как поступлю. Подумал – увижу ее, и все будет понятно.
Хреновый я стал следователь. Никогда не вел себя так импульсивно. У меня всегда был план и холодная голова. Сейчас холодными были только ключи в кармане. Не знаю, как я не взорвался по дороге.
А потом увидел ее и поплыл.
Она похудела. Я помнил Сашу аппетитной, со всеми правильными изгибами и формами.
Она все равно была преступно красивой. Я рассматривал вариант – просто поздороваться и уйти, оставив ее в раздрае. Но как только увидел, то уже не смог воплотить этот дебильно-коварный план.
Она была напугана до смерти. Я видел, как с ее лица пропадают все человеческие краски. Она стала мертвенно серой. Но меня это не успокоило.
Наоборот. Я разозлился еще сильнее.
Она попыталась захлопнуть дверь перед моим носом, но я отодвинул и ее, и дверь, чтобы войти.
Я предъявлял ей претензии, а она нелепо оправдывалась и в конце концов заплакала. Мне было одновременно больно видеть ее в слезах и горько приятно. Я хотел, чтобы она поняла свою ошибку. А еще я хотел исправить свой некрасивый поступок, оправдать собственное молчание. Поэтому я цеплялся за былую дружбу с Женей, давил на Сашу, выставляя интересы Грифа как щит и меч одновременно.
Мне было плевать на Грифа и его отцовские чувства. Я видел, что нет у Женьки никаких чувств, кроме желания вернуть свое. Но все равно продолжал судить и сразу казнить Сашу, а она все сильнее плакала и не прекращала просить меня. Она не хотела возвращаться, мне охренеть как это нравилось.
Я снова и снова заставлял повторять ее, что она не хочет в Москву, не хочет снова быть с Женей. Проклятая сладкая музыка для моих ушей. Сам не знал, что творю. Сам не знал, хватило бы у меня решительности и обиды, чтобы вернуть Сашу домой к мужу. Не исключено, что я бы пошел до конца.
Да, пожалуй, я был готов утащить ее с ребенком обратно в Москву, потому что вместе с обидой ко мне вернулось и неконтролируемое желание. Я довел ее до истерики. Она едва была в сознании, с трудом шевелила губами и умоляла сквозь рыдания. Но я хотел ее даже такую размазанную и сломленную. Он была совершенством, пусть даже поверженной, загнанной в угол. И я был вместе с ней в этом проклятом углу. Она снова окутала меня своими чарами.
Поэтому я никак не мог остановиться, отказывался слышать, что она говорила. Пришлось даже отойти, чтобы не вдыхать ее запах и не видеть искусанные красивые губы так близко.
Словно великий судья, я вынес ей приговор:
– Собирай вещи. Завтра же вернешься к мужу.
– Нет, – проговорила Саша одними губами.
Она пересекла кухню и вцепилась в рукава моей куртки.
– Нет, Марат. Пожалуйста! Я не могу, – жалобно простонала она.
Но я не повелся на ее большие заплаканные глаза и дрожащие губы.
– Можешь, Саша.
И тут она сделала нечто невообразимое. Ее колени дрогнули, и Саша стала опускаться вниз. Грешным делом, я решил, что сейчас она мне виртуозно отсосет, как в ту безумную ночь. Проклятье, я отчаянно желал, чтобы она насосала себе свободу. Тот минет запал мне в душу. Я неистово жаждал повторения.