Повезло.
И в том, что звезды по-прежнему светили над головой, тоже повезло.
У меня больше не было желания увидеть лицо лучника.
Внезапно на меня снизошло озарение. Несмотря на то что в груди у меня сидела сделанная его руками стрела — произведение искусства, — мне все-таки было жаль тех, кто знал и любил его: я должен буду вывести его на чистую воду. Тот, кто трижды покушался на человеческую жизнь ради решения своих личных проблем, лишен права на доверие окружающих. К убийствам привыкаешь — так, во всяком случае, мне говорили.
Ночи и конца не было видно. Диск луны двигался по небосклону с чудовищной медлительностью.
Шаг, еще шаг...
Хватайся за ветки. Сохраняй дыхание.
Полночь.
Если я выберусь из этой переделки, то, боюсь, что нескоро меня снова потянет в лес. Я вернусь на теткин чердак и не буду слишком уж строг к своим героям, если им придется ползти на коленях.
Совершенно непонятным образом в голове завертелись какие-то мысли о Бахромчатом, о тренировочном поле, о том, смогу ли я когда-нибудь вновь проехаться верхом, о Ронни Керзоне, о моем предполагаемом американском издателе, об отзыве Эрики Антон, но все эти реминисценции были так же далеки от моей действительности, как этот лес от Нью-Йорка.
Шеллертонские сплетни. Поток массового сознания. На этот же раз... на этот раз...
Я остановился.
Я увидел лицо этого лучника.
Дун смеялся бы надо мной со своими алиби, диаграммами, доказательствами виновности или ее противоположности, рыская в поисках отпечатков... Но ему пришлось бы иметь дело с самым изощренным умом из всех моих местных знакомых.
Может, я ошибался. Но Дун все выяснит.
Как черепаха, я продвигался вперед. В миле шестьдесят три тысячи триста шестьдесят дюймов. То есть примерно одна целая шесть десятых километра, или сто шестьдесят тысяч сантиметров.
Но кому это может быть в данном случае интересно, кроме меня?
Судя по всему, я прополз не менее восьми тысяч дюймов за час. А сколько времени я потерял отдыхая? Тем не менее я прошел шестьсот шестьдесят футов. Двести двадцать ярдов.
Целый фарлонг! Блестяще. В моем состоянии фарлонг за час?! Рекордная скорость.
«Мигай, мигай, моя звездочка!..»
Никакому дураку не пришло бы в голову попытаться пройти по лесу целую милю со стрелой в груди. Позвольте вам представить мистера Джона Кендала, самонадеянного идиота.
Поразительная самоуверенность, граничащая с легкомыслием.
Час ночи.
Луна сползала куда-то вниз и плясала уже над самыми верхушками деревьев, совсем неподалеку от меня.
Вздор, не может такого быть. И все-таки так было. Я же видел ее.
Свет. Внезапно до меня дошла ошеломляющая мысль: я видел свет. Он двигался вдоль дороги.
Дорога, наконец-то дорога. Она оказалась рядом. Это был не мираж в заколдованном лесу. Все-таки я выбрался на нее. Я закричал бы от радости, если бы легким хватило кислорода.
Выйдя на опушку, я бездыханно привалился к дереву, соображая, что делать дальше. Мне никак не верилось, что я наконец добрался до шоссе.
Полнейшая темнота, ни одной машины. Так и стоять? Ковылять к шоссе, рискуя упасть в канаву? Попытаться остановить машину? Жутким своим видом напугать до смерти какого-нибудь мотоциклиста?
Последние силы почти покинули меня. Скользя рукой по дереву, я плавно опустился на колени, опираясь головой и левым плечом о ствол. Если я все рассчитал более или менее правильно, «лендровер» должен был находиться дальше и чуть правее дороги, но попытка добраться до него была заведомо обречена на провал.
Неожиданно по глазам ударил свет фар проезжавшей не так далеко от меня машины. Моя рука слабо упала в бесплодной попытке остановить автомобиль.
К моему изумлению, машина начала тормозить.
Противно заскрипели тормоза, автомобиль подал назад, к тому месту, где стоял я. «Лендровер». Как он мог здесь оказаться?
Дверцы раскрылись. Все знакомые мне лица.
Мэкки.
Она бросилась ко мне, не переставая кричать:
— Джон! Джон!
Приблизившись, она, пораженная, замерла.
— Боже милостивый!
За ней поспешал Перкин: челюсть у него отвисла в безмолвном изумлении. Гарет пробормотал:
— В чем дело?
Увидев меня, он в ужасе опустился передо мной на колени.
— Куда вы пропали? Мы обыскались вас. Да вас подстрелили! — голос его упал.
Я промолчал — не было сил ответить.
— Беги навстречу отцу! — приказала ему Мэкки, и он тут же рванул в темноту.
— Прежде всего нужно вытащить стрелу, — сказал Перкин, пытаясь вытащить ее. Стрела в груди едва шевельнулась, однако тело мое содрогнулось, как от раскаленного железа.
Я возопил... Однако с уст моих не сорвалось ни звука — это был стон души.
— Не надо...
Я попытался отстраниться от него, но стало только хуже. Вытянув руку, я ухватился за брюки Мэкки с такой силой, которой сам не ожидал в себе. Отчаяние придало мне силы.
Надо мной склонилось ее испуганное и полное участия лицо.
— Не трогайте... стрелу... — выговорил я через силу. — Не давайте ему...
— Боже мой! — Она замерла от испуга. — Не прикасайся к ней, Перкин. Ты причиняешь ему жуткую боль.
— Лучше ее вытащить, — упрямо заявил он. Дрожь его руки передавалась через древко стрелы моему телу и наводила на меня ужас.
— Нет! Ни в коем случае! — Мэкки в панике отдернула его руку. — Оставь! Это убьет его. Дорогой, ты должен оставить его в покое.
Не будь ее рядом, Перкин уже давно бы выдернул стрелу. Он наверняка знал, что это убьет меня. Ему не потребовалось бы много усилий, чтобы сделать это. Но вряд ли он подозревал о той ненависти, которая, таясь во мне, все же вывела меня на эту дорогу. Эта ненависть клокотала у меня в груди, и только силой воли я заставлял себя не клацать зубами. Пот по-прежнему крупными каплями струился по моему лицу.
— Тремьен вот-вот подъедет с врачами. — Лицо Мэкки вновь наклонилось надо мной.
Происшедшее до неузнаваемости изменило ее голос.
На ответ у меня не хватило сил.
Позади «лендровера» остановился автомобиль, из которого выскочил Гарет и с трудом выбрался Тремьен. Сминая все на своем пути, подобно танку, он двинулся ко мне, но не дойдя метра, замер как вкопанный.
— Господи Иисусе! — вырвалось у него. — А я еще не поверил Гарету.
Не теряя присутствия духа и со своей природной властностью, он взял командование на себя, но было видно, что это удавалось ему с трудом:
— Не беспокойтесь, по радиотелефону я уже вызвал «скорую». Скоро за вами приедут.
Я вновь промолчал. Тремьен торопливо вернулся к машине, и я услышал, как он повторяет вызов. Он тут же вернулся со словами ободрения.
Тем не менее я заметил, что мой вид заставил содрогнуться и его.
— Мы разыскиваем вас уже несколько часов, — проговорил он взволнованным голосом, давая мне понять, что моя персона не была забыта. — Мы даже звонили в полицию и в больницы, но там нам не дали никаких сведений относительно автокатастроф или чего-то подобного, поэтому-то мы и приехали сюда...
— Благодаря вашей записке на пробковой доске, — добавила Мэкки. Ну конечно. На руке Перкина висела камера Гарета.
— Мы нашли ваш след, — объявила Мэкки, заметив мой взгляд, брошенный на фотоаппарат. Подошел Гарет.
— На дороге краска уже была смазана, — сообщил он. — Но мы не прекращали наших поисков. Я хорошо запомнил, где мы вчера были, где мы входили в лес. И Перкин нашел это место.
— Перкин прошел весь ваш вчерашний путь с фонариком в руках, — сказала Мэкки, беря мужа под руку, — и он вернулся назад с камерой в руках бог знает через сколько времени и сказал, что вас он там не нашел. И мы не знали, что нам предпринять.
— Но я не позволил им отправиться домой, — неожиданно вмешался Гарет, в голосе его звучали гордость и упрямство. Да возблагодарит его Господь за это, подумал я.
— Что конкретно с вами случилось? — прямо спросил Тремьен. — Что все это значит?