Тас поднял драгоценность. Камень напомнил ему…где же это было? В Кзак Цароте?
Тогда они сидели в дренажной трубе, скрываясь от солдат-драконидов, а Рейстлина некстати одолел кашель…
Бупу тревожно посмотрела на мага, затем засунула свою маленькую ручку в мешок и выудила оттуда какой-то предмет, который немедленно поднесла к свету.
Прищурившись на него, она вздохнула и покачала головой.
— Это не то, что моя нужно, — пробормотала она.
Тассельхоф, заметив блеск драгоценного камня, подполз к ней поближе.
— Что это? — спросил он, хотя уже знал ответ. Рейстлин тоже глядел на блестящий предмет в пальцах Бупу, и внимательные глаза его сверкали.
Бупу пожала плечами.
— Красивая камень, — равнодушно откликнулась она, продолжая рыться в сумке.
— Изумруд! — присвистнул Рейстлин чуть ли не в полный голос.
Бупу подняла голову.
— Твоя нравится?
— Очень! — воскликнул маг.
— Тебе! — Бупу сунула драгоценность в подставленную ладонь Рейстлина.
Затем, с приглушенным торжествующим воплем, она достала наконец то, что искала.
Тас, наклонившийся ближе, чтобы первым увидеть новый чудесный предмет, с отвращением отпрянул. В руке у Бупу очутилась дохлая — причем уже давным-давно — ящерица. К ее негнущемуся хвосту был привязан обрывок веревки. Ящерицу Бупу тоже протянула Рейстлину.
— Твоя повесить на шею, — сказала она. — Ящерица лечить кашель.
— Итак, Рейстлин побывал здесь, — пробормотал Тассельхоф. — Это он дал Бупу камень, больше некому. Но зачем? Как амулет? Последний подарок?
Задумчиво качая головой, кендер вздохнул и поднялся.
— Карамон, — начал он, но увидел бледное лицо друга, который пристально вглядывался в мертвую чащу Вайрета. Догадавшись, о чем думает Карамон, Тас молча сунул изумруд в карман.
Вайретский лес казался таким же мертвым и пустым, как и остальной ландшафт. Безжизненные стволы и гнилые ветви словно сочились свежей кровью в красном свете Лунитари. Карамон вспоминал…
«Когда я впервые попал сюда, то испугался, — мысленно сказал себе гигант и положил ладонь на рукоять меча. — Я ни за что не вошел бы в этот лес, если бы не Рейстлин. Еще больше я боялся во второй раз, когда мы привезли сюда госпожу Крисанию, пытаясь помочь ей. И тогда бы я тоже не вошел в лес, если бы не сладкое пение листвы, которая звала и манила меня».
Он с горечью вздохнул.
«Приветлив леса расписной дворец, Где вечность и покой царят законно, Здесь спелый плод на землю не падет, Ручей прозрачный, как стекло, едва течет, И спит шатер листвы завороженно. «
— вспомнил Карамон. — Я думал, что они обещали мне помощь; мне казалось, что я получу ответы на все вопросы. Теперь-то я понимаю, что означала эта песня. Смерть — вот что такое этот «сказочный дворец, где время остановилось и спелые плоды вечно покоятся на ветвях».
Вглядываясь во мрак между стволами, Карамон снова вздрогнул, хотя ночной воздух был довольно теплым из-за поднявшегося ветра.
«В этот раз я боюсь больше, чем в предыдущие, — размышлял он. — Что-то нечисто в этом лесу».
Ослепительная молния расколола небо, залила землю ярким, как бы дневным светом, и Карамона хлестнул по лицу настоящий шквал дождевых капель.
— Но по крайней мере, лес все еще стоит! — вслух рассудил Карамон. — Должно быть, его магия по-прежнему способна сопротивляться буре. «Приветлив леса расписной дворец…» — пробормотал он. Тассельхоф тихо подошел к нему сзади.
— Что ты сказал? — спросил он.
— Я сказал, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, — откликнулся исполин.
— Ты же знаешь, что я умирал трижды! — торжественно сообщил кендер. — Первый раз в Тарсисе, когда драконы обрушили на меня здоровенный каменный дом.
Второй раз в Нераке, когда Рейстлин спасал меня из ядовитой ловушки, в которую я угодил. А третий — в Истаре, когда боги сбросили на меня огненную гору. И все же, — прибавил он после недолгих размышлений, — в этой пословице есть доля истины. Смерть действительно всегда на одно лицо. Яд действовал ужасно болезненно, зато все было кончено очень быстро. С другой стороны, дом…
— Идем, — Карамон устало улыбнулся. — Про дом и огненную гору расскажешь Флинту, когда с ним встретишься. Ты готов? — С этими словами он вытащил из ножен свой меч.
— Готов, — уверенно ответил Тассельхоф. — Мой отец любил повторять: