Испытание человека (Пуруша-парикша)

Рассмотрим внимательней само название книги: “Пуруша-парикша” (“Pumsa-paflksa”). В этом санскритском сложном слове прежде всего есть характерный звуковой “фокус”: во второй части — те же три согласные (и в том же порядке), что и в первой части, — плюс еще одна. Снова схема “три плюс один”. Как и многие другие слова в санскрите, и purusa и pariksä — слова довольно многозначные. И по крайней мере часть этой многозначности, несомненно, обыгрывается в названии книги Видьяпати.

Слово purusa (подобно, например, английскому man) может иметь и более узкое значение — ‘мужчина’, и более широкое — вообще ‘человек’ (того или иного пола), ‘человеческая личность’[808]. Если исходить из того вопроса в “обрамляющем рассказе”, в ответ на который якобы были рассказаны все остальные “рассказы” книги: “За какого человека (мужчину) следует выдать замуж царскую дочь?” — то тогда слово purusa в названии книги следовало бы понимать как мужчина и, соответственно, название в целом переводить как “Испытание мужчины” или “Испытание мужчин”. Однако на самом деле в “рассказах” Видьяпати “испытаниям” (в том или ином смысле) нередко подвергаются не только мужчины, но и женщины[809], поэтому все же более адекватным следует считать перевод “Испытание человека” (передающий эту двусмысленность оригинала).

Что же касается слова parïksâ, то оно образовано от глагольного корня ïks, ‘смотреть’ с приставкой pari — ‘вокруг’. Исходное значение глагола с приставкой — такое же, как у соответствующего греческого глагола peri-skopeo: ‘смотреть кругом’ (ср. рус. перископ), ‘оглядывать’, ‘рассматривать’, ‘обдумывать’. Существительное parïksâ — довольно многозначно, как и русское испытание.

Одно из первых значений — испытание в смысле исследование, изучение. В таком смысле слово parïksâ нередко использовалось в философской литературе на санскрите. Например, сложное слово ïsvara-parïksâ означало ‘исследование [проблемы] Бога’[810]. Иногда слово parïksâ выступает даже синонимом слова sâstra (‘наука’, точнее ‘отрасль традиционного знания’). Например, “наука о драгоценных камнях” называлась или “ратна-шастра” (“ratna-sâstra” ср. “артха-шастра”, “дхарма-шастра” и т.д.) или “ратна-парикша” (“ratna-pankça”)[811]. Можно полагать, что этот смысл слова parïksâ присутствует и в названии книги Видьяпати. “Пуруша-парикша” можно было бы перевести и как “Исследование [проблемы] человека”.

Еще один оттенок смысла слова parïksâ появляется, например, в “рассказе” № 18, в котором говорится, что молодая женщина в разлуке с мужем “увядала, словно цветок жасмина, чей аромат не был испытан пчелой”. Таким образом, parïksâ — это еще и испытание в смысле опыт, переживание. Значит, purusa-parïksâ можно понять и как человеческий опыт (англ.: human experience) или даже как человеческий удел (то, что на латыни называется — conditio humana). В самом деле, книга Видьяпати повествует о многообразии человеческого опыта: от рождения до смерти (и более того — до выхода из сансары, из череды рождений и смертей).

Но все-таки главное значение слова parïksâ у Видьяпати — это, несомненно, испытание в смысле проверка[812], испытание на прочность, испытание на подлинность (или неподлинность[813]). И примечательно, что “испытание” в этом смысле — одно из важнейших понятий “повествознания”, один из важнейших элементов многих повествований — от волшебной сказки до европейского романа XIX в. Так, В.Я. Пропп в своей знаменитой книге “Морфология сказки” выделяет “испытание героя дарителем” как одну из основных “функций” (т.е. составляющих сюжета) волшебной сказки[814]. В “Указателе мотивов” С. Томпсона разного рода “испытаниям” (“Tests”) посвящен целый раздел, обозначенный буквой “Н” и занимающий треть третьего тома этого шеститомного указателя[815]. Наконец, М.М. Бахтин в своей типологии европейского романа выделяет как один из основных типов “роман испытания”. Согласно Бахтину, роман этого типа “строится как ряд испытаний главных героев, испытаний их верности, доблести, смелости, добродетели, благородства, святости и т.п. Это самая распространенная романная разновидность в европейской литературе. К ней относится значительное большинство всей романной продукции”[816].

808

Те, кто начитан в индийских текстах, могут вспомнить два других особых значения слова purusa: мифический первозданный человек, описываемый в одном из гимнов Ригведы (“Purusa-sûkta”, RV Х,90 — см. русский перевод в кн.: Ригведа. Избранные гимны. М., 1972. С. 259-261), и одна из двух основных онтологических категорий в философии санкхья-йоги (пуруша — ‘дух’, противостоящий пракрити — ‘природе’). Однако при интерпретации названия книги Видьяпати эти два смысла слова purusa можно не принимать во внимание.

809

В особенности см. “рассказы” № 18 и 39, но также и № 2,9,13,15,21,32, 37,38,40,41,43. Можно вновь вспомнить в этой связи, что во вступительных строфах автор называет “горожанок” в числе потенциальных читателей своей книги. Современные феминистки вряд ли могли бы упрекнуть Видьяпати в “мужском шовинизме”. Правда, женщина ни в одном “рассказе” не выступает в качестве “заглавного испытуемого”, т.е. вынесенного в название (заглавие) “рассказа”.

810

См., напр.: Андросов В.П. Нагарджуна и его учение. М., 1990. С. 113. В.К. Шохин, излагая содержание “Миманса-сутр”, переводит слово parïksâ как критическое изыскание (см.: Шохин В.К. Брахманистская философия. М., 1994. С. 256).

Слово parïksâ нередко входило составной частью в названия трактатов философов-буддистов. Так, среди сочинений знаменитого Дигнаги (предп. VI в.) есть трактат под названием “Àlambana-pariksâ” (“Исследование объектов познания”). Не менее знаменитый философ Дхармакирти (VII— VIII вв.) написал трактат под названием “Sambandha-parikçâ” (“Исследование [проблемы] отношений”). Еще один известный философ, Дхармоттара (VIII—IX вв.), создал трактат “Pramâna-pariksâ” (“Исследование достоверных средств познания”). См.: Stcherbatsky Th. The Buddhist logic. Leningrad, 1930. Vol. I. P. 33, 37, 41, 247, 518; Щербатской Ф.И. Избранные труды по буддизму. М., 1988. С. 86, 90, 94.

В начале XI в. автор-джайн по имени Амитагати написал книгу на санскрите под названием “Dharma-pariksâ” (“Исследование дхармы”), также своего рода “обрамленную повесть”. Задача автора — пропаганда джайнского учения и дискредитация индусских (“брахманических”) и буддийских воззрений. “Обрамление”, собственно, повествует о том, как некий джайн обращает в свою веру друга-”брахманиста”. В это “обрамление” вставлено много разных повествований (легенд, анекдотов и т.д.). См. Mironov N.D. Die Dharmapanksä des Amitagati. Ein Beitrag zur Literatur- und Religionsgeschichte des indischen Mittelalters. Leipzig, 1903 (Н.Д. Миронов переводит “Dharma-pariksâ” как “Kritik der Glaubensformen”). См. также: Winternitz M. A history of Indian literature. Vol. И. P. 563—566. Трудно сказать, знал ли Видьяпати эту книгу, но во всяком случае было бы интересно провести сравнительное исследование “Дхарма-парикши” Амитагати и “Пуруша-парикши” Видьяпати.

811

См.: Winternitz М. A history of Indian literature. Vol. I. P. 577; Keith A.B. A history of Sanskrit literature. P. 465. Подобно слову sastra, слово parïksâ могло обозначать как “науку” в целом, так и конкретный текст (трактат), посвященный данной науке. А.Б. Кис упоминает трактаты под названиями “Ratna-pariksâ” (=“Исследование драгоценных камней”) и “Nava-ratna-parikçâ” (=’Исследование девяти драгоценных камней”).

Санскритское sâstra (а значит, отчасти и parïksâ) как часть сложного слова в известном смысле соответствует “нашему” — логия. Поэтому purusa-parïksâ можно было бы формально передать как антропо-логия. Характерно, что среди традиционных индийских “наук” (“шастр” или “парикш”) не было такой, которая называлась бы как-нибудь вроде “пуруша-шастра” или “пуруша-парикша”.

812

В новых индийских языках (например, в хинди и бенгальском) слово parïksâ может значить просто экзамен (в школе или другом учебном заведении). При переводе христианских текстов на индийские языки словом parïksâ передается также христианское понятие “искушение”. Некоторые случаи “испытаний” в “Испытании человека” могут быть истолкованы именно как “искушения”: например, искушения аскетов женщинами в “рассказах” № 9 и 43.

Разумеется, слова испытание и искушение довольно близки друг другу по своей семантике. Так, например, в русском Синодальном переводе Библии рассказ о жертвоприношении Авраама начинается фразой: “И было, после сих происшествий Бог искушал Авраама ...” (Бытие, 22, 1). В современном же научном переводе этого текста та же фраза звучит так: “И было после того, и Бог испытывал Авраама ...” (Учение. Пятикнижие Моисеево / Пер., введение и коммент. И.Ш. Шифмана. М., 1993. С. 76). С.С. Аверинцев называет этот библейский рассказ “испытанием веры” Авраама (см.: Аверинцев С.С. Авраам // Мифы народов мира. Энциклопедия. М., 1980. Т.1. С.27).

813

Так, в “Рассказе о лентяях” (№ 8) лентяи, люди “неподлинные”, испытуются на предмет подлинности их “неподлинности”.

814

См.: Пропп В.Я. Морфология сказки. 2-е изд. М., 1969. С. 40—42 (ср. также: С. 56—57).

815

См. также статью “Испытания” в “Enzyklopädie des Märchens” (Bd. 2. S. 274—279).

816

Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. С. 190. Ср. также формулу “испытание на человечность”, которой Ю.М. Лотман описывает одну из содержательных констант поздних произведений А.С. Пушкина (Лотман Ю.М. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1988. С. 29).