Вот письмо, датированное 1972 годом. Оно написано от руки, что было весьма болезненным для Эриксона:
Май 1972
Дорогой Джон!
Я рано встал сегодня утром. День был таким прекрасным, но что-то меня озадачивало. В субботу Роберт (младший сын Эриксона) рассказывал Кэти (невестке Эриксона) одну историю, и Домоправительница ее тоже слушала. Это была история об одном старикашке, который дал брачное объявление и получил письмо с согласием. Он поехал в аэропорт с двумя лошадьми, чтобы встретить невесту. На пути к дому священника его лошадь споткнулась, и старикашка сказал: «Раз». На полпути лошадь споткнулась еще раз, и старикашка сказал: «Два». Как только они подъехали к дому священника, его лошадь снова споткнулась. Старикашка слез со своей лошади, расседлал ее, сказав: «Три». Потом, прямо на месте, застрелил лошадь. Будущая невеста спросила: «Почему? Ведь это так жестоко — расстреливать лошадь лишь за то, что она споткнулась». Старикашка просто сказал: «Раз».
Я не слышал окончания истории, но слышал, как Домоправительница прошептала: «Разумеется, ты не расскажешь эту историю сам знаешь кому». Что это значит, Джон?
На следующий день пришло другое письмо. Читая его, обратите внимание на многоуровневую технику вкрапления Эриксона. С ее помощью он одновременно передавал через коммуникацию несколько вещей. Он изменил контекст идеи сумасшествия, используя синонимы слова «сумасшедший», сопряженные с позитивными Эмоциями. Кроме того, в юмористической и драматической манере он высмеял страх — чувство, безусловно, знакомое Джону. В деликатной манере он даже предположил, что Джон не может ожидать полного преодоления своих проблем. Он подчеркнул привязанность Джона к Барни и ввел альянс с миссис Эриксон, которой тоже предназначалась роль защитника Барни. И на протяжении всего процесса он явно восхищался собой.
Май 1972
Дорогой Джон!
Тебе известно, какие чувства я испытываю к этой чудесной девушке Рокси[1]. Она не приехала домой в этот уик-энд — даже малой косточки не прислала, чтобы меня утешить. Мне стало так нехорошо, что я попытался утешить себя сам. Я тихонько протиснулся в комнату Кристи. Мне действительно стало лучше. Я предался прекрасным мечтам о том, как Рокси похлопывает меня по голове и дает мне прекрасную сочную косточку. И тут — можешь себе представить! — вошел Старикашка и увидел меня. Я был настолько очарован своими мечтами, что не услышал его коляски. Это было мерзко, просто мерзко, Джон. Он въехал со своим ужасным клаксоном и сказал самым зловещим, угрожающим тоном: «Раз». Потом этот клаксон превратил мои кости в дрожащее желе. Я дрожал, меня так лихо трясло, так мерзко трясло, что я не мог выскочить из комнаты. Я просто трясся и, наконец, выскользнул. Домоправительница любезно открыла заднюю дверь, и я вроде как выпал наружу. Я потратил больше часа, чтобы вытащить наружу свой хвост из-под ног; он словно прилип к тому желе, в которое этот мерзкий клаксон превратил мое замечательное змеиное брюшко. А чтобы привести его в виляющее состояние, понадобилось еще несколько часов. Джон, это был мерзейший опыт всей моей жизни — то есть самый мерзкий. Теперь, Джон, ты знаешь, что я окончательно спятил от этой девушки, Рокси. А Кристи иногда просто сводит меня с ума своим прекрасным обхождением. А Домоправительница может сделать меня беззаботным и наполнить радостью жизни. А ты познакомил меня с волшебством собачества через те купания в роме Бэй, которые ты устраивал для меня в своих апартаментах. Остаюсь Твоим Псом, твоим самым преданным псом. Знаешь, Джон, все эти замечательные вещи, которые ты привнес в мою жизнь, вывели меня из равновесия после того, что со мной сотворил Старикашка. Я стал размышлять о том, почему такая приятная женщина, как Домоправительница, позволила себе связать свою жизнь с такой штучкой, как Старикашка. И, понимаешь, должно быть, я не думал слишком прямолинейно и как-то забрел в спальню, где спит Старикашка, однако я находился на той стороне, где спит Домоправительница, — я просто отчаянно нуждался в каком-то утешении. И Старикашка сцапал меня опять. Мерзким-мерзким тоном он сказал: «Два», прежде чем нажал на свой клаксон. Я думал, что в первый раз было ужасно, но теперь я знаю, что такое абсолютный, леденящий душу, разрушительный ужас. На мое счастье, ворвалась Домоправительница и спасла меня. Я не мог двинуться, я был полностью разрушен. Домоправительница спасла мне жизнь. Я подумал, что уже никогда не увижу снова моего замечательного Джона или Рокси, не искупаюсь в роме Бэй и не пойду на прогулку с Моим Джоном. Просто безликое ничто уставилось мне в лицо.
Теперь, Джон, я знаю, что Старикашка не оставляет много шансов на улучшение, но я умоляю тебя отдавать ему все жевательные палочки и свиные отбивные, которые ты приносишь мне. Я желаю отказаться ото всего, даже от своего права расписываться на заборах, лишь бы я мог оставаться собакой Джона и дуреть от Рокси.
Потом Эриксон принялся писать стихи. Я нашел цикл из 44 лимериков, который Эриксон преподнес как праздничный подарок. Все это называлось «Лимерики для Барни. Сочинение Старикашки. 1973». Они были посвящены Джону, защитнику Барни, построению Эго для Джона; наслаждению жизнью и обладанию праведными ценностями; семье Эриксона, принадлежность к которой они должны были пробуждать в Джоне. Вот некоторые из.этих лимериков:
Через несколько недель после смерти Эриксона умер Барни. Пес представлял собой медицинское чудо. У него была рассеянная долинная лихорадка. Миссис Эриксон много раз посещала ветеринаров и заплатила сотни долларов, чтобы пес хорошо и счастливо жил между приступами болезни, ведь это было так важно для Джона. Фактически, Барни представлял столь необычный случай, что ветеринары обсуждали его на симпозиуме по коцидиодмикозу у животных.
После смерти Барни миссис Эриксон и Джон отправились в приют и нашли двух щенков гончих-полукровок из того же помета. Джон назвал своего нового пса Барнабусом, миссис Эриксон назвала свою новую собаку Анжелик. Она называет ее «маленький ангел». Теперь у них обоих есть новые собаки — новые символы, новые объекты для любви.
Каждый вечер с 8 до 10 часов Джон приходит в дом Эриксона и смотрит телевизор вместе с миссис Эриксон. Его роль, тщательно взращенная Эриксоном, была расширена. Теперь Джон — друг миссис Эриксон и считает себя ее избавителем и защитником. Они ежедневно прогуливаются, а когда она уезжает, ен присматривает за домом и ухаживает за собаками.
Цель Эриксона состояла в том, чтобы изменить роль Джона и выстроить удовлетворительные взаимоотношения. Продвигаясь к своей цели, он совершал малые, управляемые шаги и продолжал неустанно строить, пока не достиг успеха. Эриксон снабдил Джона некоторым эталонным опытом, позволяющим нести ответственность и принимать на себя новую роль. Впоследствии он «сплел» вместе все эти аспекты опыта. В ходе процесса использовалась косвенная коммуникация. Эриксон не ставил перед собой великих задач. Он не думал, что Джон нормально приспособится к социальной или профессиональной жизни. Тем не менее, его пациент мог вести более продуктивную жизнь под защитой семьи Эриксонов.