Отстранившись от Альбы и дрожа как в лихорадке, я наблюдала за моряками фрегата – а что еще мне оставалось делать на нашем тесном суденышке! Схватившись за фальшборт, рядом с нами стоял Баллантайн, бледный как полотно. Управление кораблем он доверил помощнику, и теперь наш бриг шел малым ходом, а фрегат, вырвавшись вперед, вел нас за собой. На его носу красовалась яркая расписная женщина и имя – «Надежда-странница». Надежда, как же.
Я прислонилась к борту. Тонкая серая шерсть зацепилась за грубую обшивку, но я решила – неважно. Конечно, будь я собой и надень свое собственное платье – шелковое или то безумно дорогое из набивного ситца, это было бы еще как важно, но састру Лиету подобные мелочи не волновали. Она посвятила жизнь молитвам и восхвалению Создателя.
Как давно я састра Лиета? Голова моя шла кругом – как играть ту, о которой ничего не знаешь? Я взмахнула рукой, и в глазах у меня потемнело: я слишком переусердствовала с чародейством. Боль и изнеможение, пронзившие меня до костей, напомнили, что никакая я не састра Лиета, а Софи Балстрад.
Я чуть не лишилась чувств, попытавшись отойти от борта. Баллантайн метнулся ко мне, подхватил под руку.
– Что с вами?
Ошпарив его злым взглядом, я взяла себя в руки и отказалась произнести хоть слово.
– Она переволновалась, – пояснила Альба, внимательно оглядывая меня с головы до ног.
Догадалась ли она, что мое недомогание вызвано волшебством? Я так и не разобралась. А матросы, застыв в десяти ярдах, не спускали с меня глаз.
– Слишком чувствительная натура, все эти потрясения не прошли для нее даром, – продолжала ворковать Альба, беря меня за руку. – Я прикажу, чтобы вам принесли еду.
Силы покинули меня. Волшебство на пределе моих возможностей, чары, вытягиваемые прямо из воздуха, попытки защитить и корабль, и баркас выворотили из меня все жилы. Несмотря на все мои попытки продержаться, несмотря на все мое волнение за Теодора и Кристоса, я провалилась в сон, едва моя голова коснулась подушки.
Проснулась я лишь поздней ночью. Привычно плескались волны, омывая борта корабля, привычно звучали шаги стоящих на вахте матросов. Я села на кровати, немного дрожа от волнения и умирая от голода. Мне совершенно не хотелось идти на камбуз, но мой пустой желудок вздымался и опадал в ритме с морскими волнами, и я поняла, что если сейчас не поем, то мне станет плохо.
На цыпочках я прокралась на палубу, все еще смущаясь, что я ничего не понимаю ни в кораблях, ни в работе матросов, и страшась что-нибудь испортить. Конечно, разумом я понимала, что даже если и совершу какую-нибудь оплошность, вреда от нее будет не больше, чем от неровно проложенного стежка – вытяни нить из уже проложенной строчки, и вся недолга, начинай шить заново. И все же загадочные морские термины да и сам корабль немного пугали меня, и я, что уж скрывать, чувствовала себя здесь совершенно чужой.
А еще я так устала верить, что те, кто меня окружает, заботятся только о моих интересах. Я так устала от союзников, мне так не хватало друзей. Я скучала по Галатии, по ателье, по Алисе и Эмми. Скучала по подругам-пеллианкам, по нашим оживленным беседам о чарах и чародействе, по той сердечности и семейности, по тем традициям, которые нас всех объединяли и притягивали друг к другу.
Луна бледным светом омывала палубу: смягчились резко выступающие углы, спрятался в тень навевающий жуть такелаж. Кучка матросов уже не казалась такой враждебной, да и весь корабль выглядел более приветливым и дружелюбным, и мне привиделось, что еще чуть-чуть, и здесь, в ночной тишине, я наконец-то освоюсь с тросами и парусами так же, как когда-то освоилась с ниткой, иглой и тканями.
– Уже поздно, полночь, – произнес Баллантайн. Я не видела, как он подошел ко мне, но даже не вздрогнула. Голос его звучал бесцветно и бесплотно, под стать бесплотному лунному свету. – Они спят.
Он имел в виду моряков.
– Я проголодалась, – на одном дыхании прошептала я.
Он ничего не ответил, лишь прошел мимо меня на камбуз, махнув, чтобы я следовала за ним. На камбузе он достал толстый ломоть хлеба, сыр и, уложив все это на грубую, вырезанную из дерева разделочную доску, протянул мне.
– Если этого мало… – сказал он, с усмешкой глядя, с какой жадностью, словно на изысканную снедь, набросилась я на эти жалкие объедки.
Я с благодарностью кивнула ему.
– Вы пропустили ужин, – пожал он узкими плечами, скрытыми форменным мундиром, который он не снимал с тех пор, как мы отчалили от берегов Серафа.
Я поняла, что он ждет от меня объяснений.