– И, разумеется, они громче всех выступают против Билля.
– Ничуть не удивлена.
– Это еще не самое страшное. Поммерли прожужжали всем уши, что к ним пожалует сам король Галатии, так что мои отец и мать, да и вся наша семья, тоже будут там.
– Ох! – вцепилась я в кружевную оборку на рукаве. – Мы увидимся с ними впервые с тех самых пор…
– Да. Я-то надеялся, что мы встретимся в узком семейном кругу за ужином, но с этими дебатами в Совете я совсем потерял счет времени, да и мама так и не ответила на мою записку… – Он замялся. – Я не знаю, как нам себя вести, Софи. Мы с тобой как между Биллем и помолвкой, и, боюсь, эта ложа, где нам предстоит сидеть, окажется настоящим осиным гнездом.
– Давай притворимся, будто это обычный выход в свет, – успокоила я его. – Поглазеем на скачки, попьем вина. Только не говори, что Поммерли настолько низко пали, что даже не подают гостям вино.
– Об этом не переживай, я уверен: фирменное «Поммерли» уже изготовлено и даже разлито. – Теодор нервно побарабанил по боковой стенке кареты, и мне захотелось ударить его по руке. – Даже если бы я сам этого не хотел, кто-нибудь все равно припер бы меня к стенке и начал рассуждать о Билле. Как ни крути, а мы должны обсудить «Билль о реформе».
– Так мы его и обсудим. Что тебя беспокоит? Я достаточно подкована в этом вопросе – поправки, процедура голосования…
– Ты-то подкована, – отрывисто бросил он, – а вот мой отец…
– Твой отец… – В моем голосе зазвенела сталь. – Ты не желаешь, чтобы я опозорилась перед твоим отцом!
– Да нет же, я не это хотел сказать…
Я помолчала. И чем дольше молчала, тем больше во мне вскипало негодование.
– Так что же ты хотел сказать?
Теодор тяжело вздохнул.
– Мне не требуется благословение отца, чтобы жениться на тебе. Но я не хочу стать причиной раздора.
– А ты и не станешь. Ею стану я. Наша женитьба осчастливит далеко не всех. – Я возвысила голос. – Ты засунул меня в эту лодку! Ты утверждал – она столь прочна, что мы ни за что не утонем! И теперь ты плачешься, что я раскачиваю лодку только потому, что просто сижу в ней!
– Я просто не хочу, чтобы он разочаровался в тебе. – Теодор отвел глаза.
– То есть чтобы он не утвердился в самых худших своих подозрениях, что я невежда-простолюдинка или анархистка-революционерка?
– Он ничего подобного о тебе не думает.
– Откуда ты знаешь? – рявкнула я. – Когда ты говорил с ним обо мне в последний раз?
Ответа не требовалось: мы оба знали, как давно это было.
– Забудем о нашем разговоре. Подумаешь, обычная встреча. – Теодор отвернулся к окну.
– Если бы обычная…
К чему отрицать – реформы и наша предполагаемая свадьба были неразрывно связаны, это были две стороны одной медали, звенья одной цепи, связавшей наши руки брачной клятвой. И то и другое пришлось не по душе королю и королеве.
– Пусть не обычная, – вздохнул Теодор. – Знаешь, неважно, поддержат они нас или нет. Закон – на нашей стороне. И нормы морали, как мне кажется, тоже.
– Нет, это важно. Это – твоя семья.
– Мы не спрашивали Кристоса, согласен ли он, чтобы ты вышла за меня замуж. – Теодор самоуверенно ухмыльнулся.
– И очень хорошо, что закон Галатии не требует, чтобы члены семьи давали согласие на брак, – огрызнулась я и уставилась в окно.
Мимо шли самые простые люди: довольно улыбаясь, они размахивали корзинками с вином и хлебом и тащили одеяла, чтобы расстелить на лужайке, где они и расположатся. Над ними, на платных местах, разместятся торговцы и судостроители, а еще выше вознесемся мы, загнанные в ложу, откуда прекрасно видно скаковое поле. Надо же, поразилась я, чем выше сидишь, тем мягче места и тем тягостнее окружающее тебя общество.
Когда мы присоединились к семейству Поммерли и гостям, Теодор взял меня за руку и крепко, почти до боли сжал ее. Я молча стерпела это. Пока слуги в розовых ливреях – отличительных цветах дома Поммерли – разносили канапе с какой-то желеобразной серой массой и порезанными вдоль огурцами, я размышляла, насколько пища там, внизу, на лужайке, вкуснее и лучше. Проходившие летом дерби являлись значимым событием в жизни всех сословий Галатии: и простолюдинов, и дворян, владевших лошадьми и обучавших жокеев-наездников. Это был единственный день в году, когда Кристосу не приходилось вымогать деньги: я сама развязывала тугой узел на своем кошельке, чтобы купить самый лучший белый хлеб, головку зрелого сыра и десерт с черносливом. Я прямо почувствовала на губах нежный привкус пурпурно-розового крема и пикантного сыра – когда тебя потчуют недосоленной соломкой из огурцов, воображению не составит никакого труда разыграться.