Это всего лишь сплетни, и незачем Нико меня стращать. И все же, пока я шла домой под теплыми лучами заходящего солнца, меня колотило от холода.
13
«Билль о реформе» не давал горожанам ни минуты роздыха: едва в него вносились какие-либо поправки или изменения, город тотчас же наводняли листовки и памфлеты. Эмми рассказывала, что Красные колпаки собирались под окнами зала заседаний послушать дебаты и чутко ловили каждое слово: от них не ускользали ни изысканные выверты, ни логические несуразицы в речах выступающих. По вечерам они печатали листовки на дешевой бумаге и на следующее утро распространяли их по всему городу, вызывая ожесточенные споры в каждом кафе и в каждой кондитерской каждого квартала.
Помимо памфлетов и бюллетеней с комментариями, выходивших почти ежедневно и висевших на всех столбах, желтые газетенки и даже некоторые солидные журналы выпускали карикатуры и шаржи, которые – в зависимости от взглядов главного редактора – восхваляли и шельмовали либо сторонников Билля, либо его противников. Меня в прессе поносили не раз, изображая в виде мерзкой уродливой пеллианки в мешковатом платье, с вязальной иглой в одной руке и флакончиком крысиного яда в другой.
Эту оскорбительную картинку я и показала Теодору как-то вечером, когда мы, изнуренные словесными баталиями, словно вирус поразившими таверны, концертные залы и аристократические салоны, укрылись в тишине и покое его дома.
– А ты вязать-то умеешь? – усмехнулся Теодор, вглядываясь в газетную вырезку.
– Очень плохо. Но именно так, как я понимаю, образованная часть населения и представляет себе процесс наложения чар.
– Мне кажется, ты делаешь из мухи слона. – Пожав плечами, Теодор скомкал отвратительную картинку и запустил ею в мусорную корзину возле потухшего камина: когда осенью камин растопят, бумажка полетит в огонь.
Но все пасквили и листовки, все памфлеты и прокламации, все карикатуры и пародии Теодор сжечь не мог. Они наводнили город словно грязевые потоки, ринувшиеся с гор после урагана, затопили кварталы и улицы, замарали честные имена последователей реформ.
Я сомкнула пальцы на хрупкой золотой цепочке: она повязала меня столь прочными узами, что я была не в силах их оборвать.
– Ты уверен, что мы поступаем правильно? – прошептала я. – Твои родители сторонятся нас, может, наша женитьба принесет больше вреда, чем пользы?
– Софи! – Он расхохотался, схватил меня за руки, но мгновенно посерьезнел, когда увидел мое лицо. – О, всемогущая Дева Галатии! Да ты не шутишь…
– Я не могу тянуть тебя за собой на дно. Ты не можешь вознести меня наверх. Те, наверху, все равно вышвырнут меня обратно.
– Нет! – Он неистово стиснул мою кисть, его ногти вонзились в мою ладонь. – Нет. Они пытаются устранить все, что может стать у них на пути. С таким же рвением они избавляются и друг от друга.
– Все это так, но я говорю об ином… – Я подняла руку, не дав сорваться с его губ протестующему возгласу. – Я люблю тебя. Я всегда буду тебя любить. Но что, если… – Я поперхнулась словами. – Мы оба прекрасно знаем, как эта страна нуждается в реформах. Иначе она развалится на куски, как гнилое дерево. Но что, если я – помеха реформам?
– Ты – их неотъемлемая часть!
– Что, если мне пора уйти с политической арены? Что, если мы с тобой упрямимся из чистого эгоизма?
Я осторожно высвободила руку, но Теодор в мгновение ока снова завладел ею.
– Ты для меня – все на свете!
– Но это тоже – эгоизм! – отшатнулась я от него.
Теодор вздрогнул, губы его сурово сжались.
– Я разбиваюсь в лепешку ради Билля, и я – эгоист?
– Да! – Я почти орала на него. – Я, страна, реформы – все это для тебя не больше чем кусочки забавного пазла, которые ты хочешь сложить воедино, чтобы получить прелестную картинку. Но кусочки не складываются. Как бы ты ни старался, они не сойдутся. Это не игра, Теодор! Почему ты не можешь это понять?
Теодор застыл, задумался и тихо произнес:
– Возможно, я действительно не могу это понять… Наверное… наверное, я надеялся, что все как-нибудь встанет на свои места.
– Потому что все обычно так и случалось, да, мой принц? – съязвила я, но вовремя одернула себя и смягчилась: – Поначалу всегда трудно. Может, лет через десять люди станут меньше трепать языками. Может, лет через двадцать они станут больше мне доверять. Но слухи, косые взгляды, из-за которых я начинаю сомневаться в тебе, не денутся никуда. – Меня понесло, но я уже не могла остановиться. – И если я – камень преткновения для «Билля о реформе», если злые языки срываются с цепи, а дворяне голосуют против реформ только из-за меня, то мне здесь не место.