Если Билль одобрят, то идея Местного совета воплотится в жизнь, и ключевые посты в правительстве займут реальные люди, избранные представителями народа. И уже осенью Местный совет станет равноправным исполнительным органом власти наряду с Советом дворян. «Если Билль одобрят», – напомнила я себе, искренне надеясь, что так оно и будет.
– Мы так близки к цели, – воскликнула я. – А ты предоставишь избирательные права женщинам, правда же?
– Все не так просто, – покачал головой Теодор. – Даже одно упоминание об избирательном праве для женщин так напугало Малый совет, что этот вопрос пришлось отложить до лучших времен. Наш Билль должен быть безупречен, насколько это вообще возможно. Если он покажется чересчур радикальным, его поставят на голосование, моментально отклонят, и члены Совета разъедутся и разбегутся по своим загородным имениям на все лето.
– Но Билль должен быть всеохватным, – возразила я.
И хотя мое отношение к движению под условным названием «революция моего брата» было запутанным и сложным, я понимала, что заурядные изменения никого не удовлетворят. Ни Нико, ни тысячи тысяч его сторонников.
И меня, кстати, тоже. Я никогда не раздавала манифесты на улицах и не мечтала о перевороте, творимом огнем и мечом. Я знала: грядущие перемены должны совершиться без насилия и крови. И все к этому шло: последние месяцы мы тихо и мирно работали с Теодором над эпохальным правовым актом. Конечно, я не присутствовала на заседаниях Совета дворян, но Теодор интересовался моим мнением, и я, как представитель народных масс Галатии, всегда тщательно подбирала слова, чтобы выразить их мнение. Более того, эти мириады минут, эта длительная работа рука об руку сказались на характере наших с Теодором отношений. Безумие страсти и романтические порывы отошли на задний план, их место заступила прочная и крепкая дружба.
Реформы – истинные, выстраданные перемены – казались нам столь близкими, что только протяни руку и возьми их, словно спелые, налитые соком, тяжелые ягоды ежевики, выросшие в саду Теодора, мягкие, но до сих пор не сорванные.
– Полагаю, таким он и будет. – На чело Теодора легла тень раздумий, достойных государственного мужа. – Лейтмотивом литературной мысли, предварившей мятеж Средизимья, явилось избирательное право. Замена Лордов Монет, Ключей и Камней выборными органами и создание выборного совета, работающего совместно с Советом дворян, довершат начатое дело.
– Ну да, – неуверенно поддакнула я.
Мой брат и его товарищи с огромным удовольствием полностью избавились бы от власти знатных особ. Но я понимала, что упразднение Совета дворян обернется для Билля лебединой песней.
– А что с налогообложением? Взимание налогов – это краеугольный камень.
– Не спорю. Я предложил вынести вопрос о налогах на всеобщее народное голосование, как рекомендовал в памфлетах твой брат, хотя прекрасно знал, что мой проект отвергнут. – Я вздохнула, но Теодор предостерегающе поднял руку. – Да, мой проект отвергли, однако когда избранные представители в Местном совете, в свою очередь, поставят его на голосование, он покажется им уже более привлекательным.
– А ты малый не промах, – хмыкнула я, одобряюще кивнув. – И этого, этого всего – хватит?
– Думаю, да. По крайней мере здесь об этом так и говорится.
Он порылся во внутреннем кармане плаща и протянул мне захватанный памфлет в развалившемся переплете.
«Политика реформ и примирение сторон: ответственность народных масс».
– Похоже на памфлет моего брата, – хихикнула я, пробегая глазами страницу.
«Вряд ли подобные реформы можно назвать достаточными, однако они – первый шаг на пути к успеху… Не стоит путать компромисс с поблажками… Наш голос – голос разума и логики – перекроет вой тех, кто цепляется за устаревший порядок, и докажет аристократии неправедность их образа жизни».
Я медленно опустила руку с листком и прошептала:
– Это же стиль моего брата…
Его манера, его почерк, его интонации. Я словно держала в своей руке его руку, слышала эхо его голоса, доносящееся из далекого далека.
– Он ведь обещал, что продолжит работу. Полагаю, я должен благодарить его за то, что он на нашей стороне. В некоторой степени… – Теодор щелкнул пальцем по особо возмутительному пассажу, обличающему привилегии, присвоенные знатью.
– Я… Он не один такой…
Даже теперь, среди безмятежного спокойствия этого сада, устроившись на груди Теодора в окружении благоухающих роз, я не могла отделаться от мысли о Нико.