– Очень интересно, – сказала я, и Корвин, метнувшись к полкам, вскоре вернулся со стопкой книг.
Вспомнив слова Нии, как трудно переводить пеллианские тексты, я набралась терпения и приготовилась ждать.
– Ага… а вот и диаграмма, – произнес Корвин, протягивая мне книгу с рисунком сферы, разделенной стрелочками на четыре огромных квадранта. – Символическая, естественно. Тирати – единство всего сущего, ибо сказано, что нет ничего нового под солнцем и что есть, то и было, а что будет, то уже и существует в той или иной форме.
– Не так уж и трудно это понять, – вежливо согласилась я.
– Да-да, – рассмеялся Корвин. – Прославленные физики даже придумали для этого определение – закон сохранения материи. С самого начала времен, с момента возникновения мира, материя была конечной, имеющей пределы. Мы можем преобразовывать ее, но не можем творить нечто из пустоты.
– Понятно, – протянула я, вглядываясь в страницу. – А эти вот четыре части, они что-то вроде материи?
– Не совсем. Они и есть тирати – то, что повелевает материей. Есть свет и есть тьма, которые вы уже упомянули, и свет соотносится с некоей субстанцией, с веществом, а тьма – с пустотой, с вакуумом. И всех их пронизывает энергия.
Я напряженно всматривалась в рисунок. Разумеется, какие-то черточки и штрихи, сделанные чернилами, выбивались из общей картины, но в целом все было указано абсолютно верно. «И человек, далекий от колдовских практик, – подумала я, – никогда до конца не поймет, что свет и тьма существуют в действительности, что они осязаемы, как вещество и вакуум, что их можно увидеть, можно почувствовать».
– А эти элементы, они взаимосвязаны? Каким образом они возникают, точнее, всплывают? Как они соединяются с предметами?
– Они просто существуют, как вещество и вакуум, как бытие и небытие. – Корвин сжал губы. – Но вот что я не совсем понимаю, и, возможно, вы меня в этом просветите – мы воздействуем на материю, преобразуем ее из одной формы в другую, и мы управляем энергией. Свет и тьма на первый взгляд просто равновесные потоки, однако вы утверждаете, что управляете ими так же, как мы управляем энергией.
– Да, верно. Создавать чары – не то же, что лепить горшки из глины. Я словно беру полоску света и привязываю ее к чему-нибудь.
– Значит, структуру света вы не меняете.
– Нет. Свет остается таким же, каким и был. Я не создаю его, я его не меняю, я просто использую его, как и все чародейки.
– А черные маги точно так же накладывают проклятия, – добавил Корвин. – Свет и тьма не самые удачные определения.
– Да, – быстро согласилась я. – Думаю… Я только сейчас поняла, что мы просто воспринимаем их как свет или тьму, но с физической точки зрения они не являются ни тьмой, ни светом, ведь свет – это энергия, верно?
Корвин кивнул.
– А тьма, наравне с тьмой в наглухо закрытой бочке, – это отсутствие света, другими словами – ничто, пустота.
– Таким образом, в тирати свет и тьма являются независимыми сущностями, а не просто разными наименованиями одной и той же субстанции, образующей сферу.
«Интересно, – подумала я, – как же мне тогда их назвать? Добро и зло? Черное и белое? Удача и неудача? Нет, все не то».
– А как они соотносятся друг с другом? – поинтересовалась я. – Находятся в гармонии или враждуют?
Корвин припал к книге, перелистнул несколько страниц и покачал головой.
– Мы пошли с вами по неверному пути. Они такие, какие есть. Они не воюют и не дополняют друг друга, они друг друга уравновешивают.
– А любая чародейка, соответственно, нарушает это равновесие, так?
– Вероятно, надо спросить у них. – Корвин указал на три книги на столе. – Это религиозные трактаты, посвященные теории и природе чародейного волшебства. Древние верили, что чародеи сродни кузнецам, прядильщицам или аптекарям, работающим с исходным веществом, – они точно так же преобразуют материю.
Я слушала его, открыв рот, хотя и была немного разочарована. Все указывало на то, что ни само тирати, ни свет, знакомый мне с рождения, ни тьма, познанная мною недавно, не лишали меня способностей накладывать чары.
– Я догадываюсь, что еще нам следует почитать, – сказал Корвин. – Может, у вас тоже родились какие-нибудь идеи?
– Только одна, – неуверенно ответила я. – Мое ремесло – создавать чары. Однако, насколько я понимаю, наши предки чаще всего налагали проклятия. Предлагаю не ограничиваться только чарами.
Он задумался, кивнул и исчез – почти на целый час. Я же погрузилась в разглядывание ученых и мозаики на стенах. Когда Корвин вернулся, я придирчиво изучала стиль серафской мантии на фигурном горельефе одной из каменных стен.