Петер X. осведомился, удалось ли мне наконец прийти в себя. Я пригласила его зайти, но предупредила, что долго оставаться ему не стоит, так как с Томасом Ш. мне хотелось бы побеседовать наедине. Он как будто бы не возражал. Что он может дождаться Томаса Ш., а потом попросту взять и не уйти — такое мне в тот момент даже в голову не приходило.
А на деле Петер X., после того как Томас Ш. позвонил в дверь, поднялся с кресла всего раз, и то лишь затем, чтоб снова откинуть ковер, которым я наспех прикрыла развороченные половицы у двери гостиной, он вынул эти половицы и прислонил к стене, чтоб развороченный пол тотчас бросился в глаза вошедшему.
Пусть он все это увидит, заявил Петер X. и снова плюхнулся в кресло, не обращая внимания на мои намеки оставить нас одних. Он лично продемонстрировал Томасу Ш. разобранный пол, словно боялся, что тот не уделит ему достаточно внимания, а потом битый час старался посеять в нем сомнения насчет достоверности моих выводов и моей трактовки предшествующих событий.
Казалось, он совсем забыл, как недавно сам же рассказывал мне о людях, часами просиживающих прямо против нашего дома в автомашинах, о дверном замке, который с некоторых пор стал у него хуже работать, о рукописях, которые время от времени кто-то перекладывал у него на письменном столе.
Томас Ш., понятно, не мог не заметить настойчивости, с какой Петер X. отрицал всякое правдоподобие моих рассказов, — лицо его при этом раскраснелось, исказилось от напряжения и какого-то непонятного возбуждения, — так вот, Томас Ш. напрямик спросил Петера X., почему это для него столь важно, чтоб мои рассказы воспринимались исключительно как плод больного воображения.
И тут Петер X. смешался. Все, конечно, возможно, заюлил он, даже слежка за моей скромной особой, даже обыски у меня на квартире. Но все-таки наибольший интерес из двоих, подвел он итог, представляет он, Петер X., и если уж за кем-то должна вестись слежка, если уж у кого-то должны проводиться обыски в квартире, то, разумеется, он первый на очереди.
Но ведь не исключено, что и твою квартиру обыскивают, заметила я.
И уж чего он совсем не понимает, продолжал Петер X., так это что я не способна взглянуть на все с иронией.
Ты только подумай, с иронией! —воскликнул Томас Ш., покачав головой. Однако Петер X. резко сменил тему и заговорил о высокой роли поэзии, которую он толкует весьма расплывчато, и о месте поэта в обществе, которое в его рассуждениях тоже оказывалось довольно неопределенным.
Впрочем, в тот вечер я не собиралась вникать в его болтовню. Я перевела разговор на террористов, живших в этой квартире, когда он числился съемщиком.
Застигнутый врасплох, Петер X. не стал отрицать, что лет шесть назад здесь действительно обитали какое-то время террорист П. и террористка X. Более того, он подтвердил, что очень сблизился тогда с ними. Упомянул в свойственной ему уклончивой манере, что и самого его однажды задержали на сутки. После чего вновь посоветовал мне смотреть на подобные вещи с иронией.
Но если оружие, некогда принадлежащее П., найдут теперь в этой квартире, плохи ее дела, сказал Томас Ш. А может, они и в самом деле нашли что-то при обысках, добавил он.
Эта простая мысль вообще не приходила мне в голову. Она казалась чудовищной и одновременно убедительной, хоть как-то проясняя обыски, все чаще повторявшиеся у меня на квартире, усиленную слежку за моей скромной особой. Я вдруг взглянула на развороченные половицы другими глазами. Под ними ведь могло находиться бог знает что, точнее: под ними и сейчас может находиться бог знает что. Ведь до сегодняшнего дня я не проводила планомерного исследования всех половиц, да и никто не делал этого по моей просьбе.
А может, стоит самой обратиться в полицию: так, мол, и так, мне стало известно, что в моей квартире лет шесть назад обитали террористы, и попросить их проверить пол? — спросила я Томаса Ш.
Тот поначалу нашел идею неплохой, однако затем счел, что при таком раскладе полицейские решат, будто я собираюсь заранее снять с себя любые подозрения, чтоб потом беспрепятственно укрывать здесь оружие и боеприпасы.
После такого заявления они будут обыскивать квартиру еще более тщательно, сказал он.
Он обещал подумать, чем тут можно помочь. Кстати, какое-то время Томас Ш. не подавал о себе вестей. Да он и не скрывал, что вся эта история со слежкой и обысками убедила его лишь наполовину, главным образом, по-моему, из-за ехидных замечаний и всего поведения Петера X.
Почему все-таки Петеру X. было так важно, чтоб Томас Ш. не поверил моим словам, я и сегодня не могу толком объяснить. А в тот вечер, возмущенная до глубины души, я в конце концов прогнала его и вышла на улицу вместе с Томасом Ш, чтобы продемонстрировать, как при моем появлении сорвутся с места машины, стоящие прямо против моего дома, у противоположного тротуара.