Горелов появился в полку в назначенное им время. Следом за его машиной шли еще три: две с вооруженной охраной и третья с каким-то странной формы кузовом, накрытым брезентом. Эта машина остановилась на окраине деревни, и возле нее сразу был поставлен караул с ручными пулеметами.
Вместе с Гореловым в штаб пришел капитан с черными артиллерийскими петлицами.
— Ну, где у тебя карта, давай сюда, — сказал Горелов Сидорчуку. — Сейчас этот товарищ подбросит фрицам огонька…
Капитан быстро сделал подсчет данных, сунул линейку и карандаш в сумку, выпрямился перед генералом:
— Я готов. Разрешите приступать?
— Давай, действуй, — сказал Горелов. — А мы с подполковником посмотрим отсюда. Ведь близко нас не подпустишь?
— По инструкции не положено, товарищ генерал.
— Инструкции… Ладно, поживем — еще не раз увидим.
Взяв бинокли, они вышли на улицу, поднялись на чердак дома. Слуховое окно смотрело на восток, и они могли наблюдать за деревней Сухой Ручей.
Протяжный вой, скрежет, какое-то непонятное шипение раздались со стороны, где остановилась странная машина. Сидорчуку показалось, будто распарывают какую-то огромную холстину, и он живо обернулся, забыв, что находится на чердаке. Теперь над головами шелестело, будто тысячи птиц враз взмыли в небо и проносятся мимо со страшной скоростью. Непонятно.
— Ты сюда смотри, — сказал генерал, приглашая к окну.
Над деревней Сухой Ручей взмыли языки пламени выше леса. Свиваясь в тугую черную тучу, поднимались к небу космы дыма. Горело так, будто на деревню плеснули бензином.
— Вот и все, нет штаба, — сказал Горелов. — Новая техника, брат, классно работает. Под Ельней ее впервые опробовали, может слышал, «Катюшей» эту машину бойцы окрестили? Споет фрицам песню, и нет их. Будет, всего у нас скоро будет достаточно, и «катюш»…
Спускаясь по лестнице, спросил:
— Ну, как Матвеев? Сработаетесь? Ты, если что, говори прямо, не стесняйся. Надо для пользы дела, так переместим его, не посмотрим. Важно, чтобы полк был в твердых руках, и я на тебя в этом вопросе полагаюсь, потому что при Исакове полк держался на старой закваске. А она была, да вся вышла…
— Вы меня знаете, товарищ генерал, я человек прямой и вам честно признаюсь, что в душе таил на него обиду. Кто-кто, а он знал меня столько лет, как мог подумать, что я враг. Но вчера поговорили, и я решил: все, на старом надо ставить крест! Есть дела поважнее, оборону надо строить по-настоящему, работы непочатый край, и если оглядываться на старое, далеко не уйдешь. Поэтому твердо заявляю: сработаемся!
— Ну, смотри, я тебе верю.
— Надо укомплектовывать подразделения командирами, вот я смотрел вчера и думаю кое-кого из младших командиров двинуть в средние.
— Что ж, представляй списки, рассмотрим. Если достойны, возражать не будем. На школы да на академии рассчитывать пока не приходится, своих двигать надо вверх. А теперь пойдем, собирай, кого можешь, и я объявлю вам новость.
Собрались через полчаса в штабе полка. Народу порядочно, кто сидит, кто стоит у степ. За столом, накрытым красной скатеркой, генерал, Сидорчук, Матвеев.
— Я приехал к вам, — сказал Горелов, — чтобы порадовать вас хорошей новостью. Командование нашей и соседней с нами армий объявляют дивизии благодарность за успешно проведенные бои под Калинином. Мы выполнили с вами задачу огромной важности…
Дружные аплодисменты заглушили на миг голос Горелова. Он переждал их спокойно, как заслуженное, и продолжал:
— Командование ходатайствует перед фронтом о присвоении дивизии звания гвардейской. Фронт ходатайство поддержал…
Аплодисменты на этот раз гремели долго, и Горелов поднял руку, призывая к тишине.
— Окончательное решение за Верховным Советом. Наша задача заключается в том, чтобы не уронить престижа дивизии в будущих боях, не запятнать чести сибиряков, чести красноярцев, которых мы представляем на Калининском фронте.
Генерал вскоре уехал из полка, и Крутов, попросив разрешения отлучиться часа на три-четыре, отправился в Новинки.
Крутов торопился. Радостное чувство гнало его в Новинки будто на крыльях. Три километра — не расстояние, и он надеялся повидать не только Олю, но и своих друзей по роте. Прежде их, а уж потом в санроту. Ближе к вечеру.
Столько новостей в один день: приезд командира полка, присвоение звания гвардейцев (он ни на минуту не усомнился, что звание такое им присвоят. Кому тогда и присваивать, как не им!), наконец, залп «катюши». Он наблюдал издали, как машину вдруг окутали клубы дыма, а потом она выбросила огненные стрелы — мины. Их было видно в воздухе — длинные, сигарообразные, с хвостовым оперением. Они вылетали одна за другой, почти мгновенно, с каким-то воющим свистом. Красота! Охрана никого не подпускала к машине и на сто метров, но все равно видно было хорошо. Деревня, по которой сыграла «катюша», тут же вспыхнула, как факел, а машину укрыли брезентом, и она укатила.