— Бабушка! Мамочка! Папа ведет какого-то старого забулдыгу! — ворвалась в кухню Марушка. — Идите посмотрите!
Женщины выбежали к воротам. Йозеф буквально тащил рослого мужчину в грязной поношенной одежде. Облысевший череп с жалкими остатками седых волос над ушами блестел в лучах послеполуденного солнца, а посреди рыхлого, изборожденного морщинами лица, словно красная лампочка, светился большой опухший нос.
Испугавшись, Марушка выбежала во двор. Мама недоуменно смотрела на дряхлого мужчину с лицом пьяницы. Бабушка тоже стояла как вкопанная и с ужасом осматривала приближающегося старика. Другим, совершенно другим выглядел тот, кто двадцать семь лет назад покинул молодую жену с двумя маленькими детьми…
— Добро пожаловать домой, Карел, — произнесла бабушка дрожащим голосом, когда муж и зять подошли к дому.
Бродяга смерил ее взглядом с головы до ног, потом выпрямился и хриплым голосом спросил:
— Кто эта баба?
Слезы навернулись у бабушки на глаза. Неужели он ее совсем не узнает?
— Я твоя жена, а это твоя дочь Францка, — прошептала она.
Старик мрачно рассмеялся. Хватая ртом воздух, сопя и заикаясь, он спросил:
— Это ты… это ты моя жена? — Неожиданно перестав смеяться, он со злостью процедил сквозь зубы: — Вот до чего мне пришлось дожить! Уезжал я от красивой жены, а теперь вижу старую развалину!
Францка, молчавшая до сих пор, покраснела и решительно сделала шаг вперед:
— Какое право вы имеете так говорить о моей матери? Если она вам не нравится, можете возвращаться в Америку! — Голос у нее сорвался, и слезы выступили на глазах.
— Что? — сжав кулаки, произнес пьяный. — Ты позволяешь себе разевать рот на отца? Кто этот дом построил, а?
Отец, едва сдерживаясь, произнес:
— Ведь мы христиане… Поэтому мы не оттолкнем его от нашего дома. Входите, дедушка, успокойтесь и поешьте.
Старик переступил порог, продолжая что-то бубнить про себя. Дочь наблюдала за ним напряженно и неприязненно. Она налила в умывальник воду, поставила на стол хлеб. Отец следил за ней злым, колючим взглядом.
— Вот гляжу я на тебя, и кажется мне, что ты вовсе не из нашего рода. И на мать совсем не похожа. Наверняка мать тебя заимела от какого-нибудь бродяги или священника. Ведь все эти моления просто так не проходят.
Бабушка без единого слова склонила голову. Зато дочь вскочила, словно ее ущипнули, и, показывая рукой на дверь, выкрикнула:
— Если я не ваша, так вот дверь и можете идти прочь! Чужой человек в доме нам не нужен.
Старик снова хотел разругаться, но, видя горящие глаза своей дочери, покраснел и отвернулся.
Напряженную тишину нарушила вошедшая в комнату маленькая Бетушка. Вслед за ней проскользнула Марушка.
— Мамочка, это наш дедушка? — с восторгом спросила Бетушка. — Тетушка говорила, что наш дедушка вернулся из Америки.
— О, смотрите, девочки, и какие большие! — приветливо произнес старик. — А как тебя зовут и сколько тебе лет? — спросил он, обращаясь к старшей.
Марушка молча опустила глаза.
— Ну скажи дедушке, как тебя зовут, или ты забыла? — попросила ее бабушка.
Но Марушка, ничего не говоря, смотрела вниз.
— Черная коза, — покачал головой дед. — Черная коза, вот как зовут эту девочку. Цыганка какая-то!
Он отвернулся от Марушки и наклонился к Бетушке.
— А вот эта — Кубикова! — сказал он, гладя ее по голове. — Вот она мне нравится.
— Моя фамилия Кудержикова! — запротестовала Бетушка. — А зовут меня Альжбета.
— А это наша Марушка, она ходит уже в четвертый класс и учится только на пятерки, — похвалила старшую внучку бабушка.
— Ну, эта прорубит окно в мир со своими пятерками, — ухмыльнулся старик. — А мне нравится маленькая. — И он снова погладил Бетушку по волосам.
Бетушка, вдохновленная его приветливостью, посмотрела на него и, прелестно улыбаясь, спросила:
— А что вы нам, дедушка, привезли из Америки?
— Увидишь, — напустив на себя таинственность, произнес дед, подняв указательный палец. — Я все оставил на вокзале, это очень тяжело… Пусть ребята привезут… — С этими словами он подошел к столу и молча принялся за еду. Заглатывая куски еды, сопя и не замечая ничего вокруг, он ел, словно в комнате никого, кроме него, не было.
— Да, вот были времена в Америке! — вздыхал он во время коротких пауз. — Там я мог один съесть целого гуся. Клал его перед собой, отлично запеченного, отрывал куски и каждый глоток запивал водкой. Вот было время!