— Немецкие войска маршируют по нашей территории, — произнес он хриплым голосом, — мы будем оккупированы!
— Так вот почему Гаха вчера поехал в Берлин, — дрожащим голосом сказала бабушка, и по щекам у нее потекли крупные тяжелые слезы. Сложив руки, она подняла их перед собой. — Господи боже мой, за что ты нас так наказываешь?! Разве недостаточно уже было позора и унижения?
Йожинек громко заплакал. Марушка с Бетушкой вскочили с постели. За окнами занималось хмурое мартовское утро. Падал снег, подгоняемый порывами холодного ветра.
Сестры молча умылись и оделись. О еде сегодня никто и не думал. Было всего шесть часов утра, когда девушки с портфелями стояли на перроне. Ветер бросал им в лицо снежную крупу, но они этого не замечали, словно кожа их стала нечувствительной.
В половине седьмого, как обычно, они сели в «школьный» поезд. На этот раз они не пошли каждая в свое купе, чтобы занять места одноклассникам. Они сели рядом, не говоря ни слова, опустив головы.
Все было, как всегда. Поезд тянулся из Врбовцов в Весели. Низкие вокзальные здания выплывали из тумана, словно заколдованные сказочные замки.
Яворник.
Велька-над-Величкой.
Позже села Фанинка из Луки, необычно серьезная и задумчивая. В Липове к ним подсела Богунка, едва сдерживавшая слезы. Даже Стазка с Карелом не хотели сегодня шутить.
В Весели поезд ожидала толпа гимназистов. Однако они не стучали в окна, не махали руками и не покрикивали, как обычно. Они вошли в вагон, склонив головы, словно на похоронах.
— Уже передавали по радио, — выдавил Данек из восьмого «А», — что германская армия перешла границу и оккупирует нашу территорию.
«Во сколько они могут быть здесь?» — прикинула Марушка, когда в Стражнице они вышли из поезда.
Вокруг пока было спокойно. На дороге перед вокзалом сплошная грязь. Шел дождь со снегом.
У городских ворот стояла группа людей. Немного поодаль — другая.
Марушка пробилась через толпу. На стене висело объявление, напечатанное на машинке:
«Всем гражданам!
Сегодня войска германского рейха займут территорию нашей страны. Наша армия будет разоружена.
Если не возникнет никаких самых незначительных инцидентов и если армия германского рейха никоим образом не будет затронута населением, то нам позволят жить в автономии при одновременных гарантиях немецкому меньшинству и оккупация будет временной.
Поэтому войскам германского рейха ни в коем случае нельзя оказывать ни малейшего сопротивления и чинить препятствий. Все приказы военного командования должны выполняться беспрекословно и в полном объеме.
Если войска германского рейха потребуют сдать оружие, это требование должно быть выполнено. Гражданские учреждения остаются на своих местах и будут продолжать выполнение своих обязанностей, если командующий оккупационными войсками не даст иных указаний».
Марушка выбралась из толпы читающих и, глядя на носки забрызганных туфель, побрела по Весельской улице к гимназии. В репродукторе на улице радио затрещало, а потом послышалось:
— «Сохраняйте спокойствие и благоразумие! Если войска германского рейха встретят хоть малейшее сопротивление, это будет иметь самые серьезные последствия».
«Так вот он, фашизм, — подумала Марушка. — Беспрекословное повиновение… Самые серьезные последствия… Словно речь идет о капитуляции наголову разбитого врага».
По лицу ее стекали капли от таявшего снега. Люди, которых она встречала, были подобны теням.
В коридорах школы сутолока.
— Говорят, Гаха попросил Гитлера взять нас под защиту!
— А от кого он нас должен защищать?
— Да от России… Чтобы у нас не развился большевизм.
— Говорят, будто у нас голод и нищета и мы угрожаем миру во всем мире.
— Этому всерьез верят?
— Наверное. Иначе Гитлеру не позволили бы так бесчинствовать.
— Сначала Австрия, теперь мы… Чья очередь после нас?
— Польша, это ясно. А потом Балканы.
Они спорили, препирались, ругались и даже не услышали звонка.
Только голос учителя чешского языка, приглашавшего всех в класс, вернул их к действительности.
С учебой ничего не выйдет. В другое время они, конечно, радовались бы этому, но сейчас было бы гораздо лучше, если бы сегодняшний день прошел обычно, как и все остальные.
Учитель чешского языка, сгорбившись и заложив руки за спину, ходил по классу. Время от времени он останавливался, качал головой и, скорее для себя, чем для класса, повторял:
— Как наш бедный народ из всего этого выберется?
На улице была слякоть. Снежинки, не долетая до земли, превращались в капли. Небо по-прежнему было затянуто тучами, в классе стоял полумрак. Время тянулось невыносимо медленно.