– Я не знаю! – жалобно воскликнула она. – Не могу понять. Я... это звучит ужасно, но я... всех боюсь. Словно за каждым знакомым лицом прячется, как за маской, другое лицо, зловещее и незнакомое. Что, если с нами не отец, а кто-то другой в его облике? А Кирстен твердит, чтобы я никому не доверяла, даже ей. Или Гвенда, она мне всегда нравилась, я рада была, что отец собирается на ней жениться. Но теперь я и в Гвенде больше не уверена. Смотрю на нее и вижу кого-то другого, беспощадного и мстительного. Я больше не знаю, какие мы на самом деле. Знаю только, что страдают все, и это так мучительно.
– Могу себе представить, – тихо сказал Колгари.
– Столько горя... и мне почему-то кажется, что и сам убийца страшно мучается. И, наверное, ему тяжелее всех... Как по-вашему, может так быть?
– Может, наверно, – ответил Колгари. – Хотя – я, правда, не очень в этом разбираюсь, – мне что-то не верится, чтобы убийца был способен терзаться.
– Но почему же? Мне кажется, ничего нет ужаснее сознания, что ты кого-то убил.
– Да, – не мог не согласиться Колгари. – Это, должно быть, ужасно. И следовательно, убийцей может быть либо такой человек, для которого это совершенно не ужасно и который говорит себе: «Да, конечно, жаль, что пришлось убить, но ничего не поделаешь, это необходимо для моего благополучия... Я не виноват, меня вынудили обстоятельства». Или же...
– Или? – подхватила Эстер. – Или какой?
– Учтите, это всего лишь мои домыслы, но мне кажется, что есть еще убийца другого склада, который просто не смог бы спокойно жить, совершив такое преступление. Он должен либо покаяться, признавшись в содеянном, либо как-то переосмыслить для себя этот эпизод своей жизни. Переложить вину на другого, внушая самому себе: «Я бы никогда этого не сделал, если бы не случилось того-то и того-то. Я не убийца, я ведь не хотел убивать, это произошло помимо моей воли, виноват злой рок». Вы понимаете, что я хочу сказать?
– Да, – ответила Эстер. – И по-моему, это не лишено интереса. – Она закрыла глаза. – Я пытаюсь представить себе...
– Да, Эстер, постарайтесь представить, постарайтесь хорошенько, ведь, чтобы попытаться вам помочь, мне необходимо увидеть ситуацию вашими глазами.
– Микки ненавидел мать, – медленно проговорила Эстер. – Всю жизнь ненавидел... Не знаю почему. Тина, по-моему, ее любила. Гвенда относилась к ней так себе. Кирстен была ей преданна, хотя считала, что она не всегда была права. Отец... – Эстер не договорила и надолго задумалась.
– Что насчет него? – не выдержал Колгари.
– Отец за эти дни опять сильно изменился. Знаете, после маминой смерти он стал совсем другим. Перестал все время держаться как бы на расстоянии. Сделался человечнее и... живее, что ли. Но теперь он словно бы снова вернулся в... в какой-то свой мир теней, куда нет доступа другим. Как он относился к маме, я совсем не знаю. Наверно, он любил ее, когда женился. Они не ссорились. Но что он на самом деле к ней испытывал, я не могу вам сказать. – Она снова растопырила пальцы. – Да и вообще, разве можно знать чувства другого человека? Что на самом деле скрывается за вежливыми улыбками и любезными фразами? В человеке могут бурлить ненависть, любовь, отчаяние, а ты даже и не догадаешься об этом! Это так страшно... Меня это пугает, мистер Колгари!
Он взял ее руки в свои.
– Вы уже не ребенок, Эстер, – строго произнес он. – Пугаются только дети. А вы взрослая женщина. – Он отпустил ее руки и спросил деловым тоном:
– У вас есть где остановиться в Лондоне?
– Н-не знаю. Наверно, – растерявшись, ответила Эстер. – Мама всегда останавливалась в «Кертисе».
– Очень хорошо. Вполне приличная гостиница. На вашем месте я бы отправился туда и взял номер.
– Я сделаю все, как вы велите, – сказала Эстер.
– Ну и умница. Который час? – Он взглянул на каминные часы. – О, уже почти семь. Что, если вы сейчас отправитесь в гостиницу, а я, скажем, минут через сорок заеду за вами и мы поедем куда-нибудь поужинать? Согласны?
– Это было бы чудесно, – ответила Эстер. – Вы не шутите?
– Нисколько.
– Ну а потом? Дальше что будет? Не могу же я поселиться в «Кертисе» навеки?
– Ваш кругозор всегда ограничивает лишь вечность?
– Вы смеетесь надо мной? – неуверенно спросила Эстер.
– Слегка, – ответил он с улыбкой. Она в замешательстве несколько раз моргнула, но потом тоже улыбнулась.
– Кажется, я опять драматизирую, – призналась она.
– Такая, видно, у вас привычка, – заметил Колгари.
– Поэтому-то я и решила, что смогу стать хорошей актрисой. Но актрисы из меня не получилось. Я играла – хуже некуда.
– Я думаю, что вам и так хватает в жизни драм, – сказал Колгари. – Сейчас я посажу вас в такси, и езжайте в «Кертис». Причешитесь, умойтесь, приведите себя в порядок. У вас есть с собой какой-нибудь багаж?
– О да, я захватила с собой самые необходимые вещи.
– Замечательно. – Он опять улыбнулся. – Не нервничайте, Эстер. Мы что-нибудь придумаем.
Глава 19
– Я хочу с вами поговорить, Кирсти, – сказал Филип.
– Конечно, Филип, я вас слушаю.
Кирстен Линдстрем отложила хозяйственные дела – она только что внесла корзину с чистым бельем и раскладывала его по ящикам комода.
– Разговор будет обо всем, что тут произошло. Вы ведь не против?
– И так уж слишком много об этом разговоров, – ответила Кирстен. – На мой взгляд.
– Но все-таки нам было бы неплохо прийти к какому-то общему мнению. А то вы ведь знаете, что сейчас творится?
– Да, теперь все не слава Богу. Куда ни глянь.
– Как вы считаете, Лео и Гвенда все-таки поженятся теперь?
– Чего бы им не пожениться?
– Да мало ли причин, – пояснил Филип. – Ну, во-первых, потому, что Лео как умный человек, возможно, понимает, что его женитьба даст полиции то, чего там так жаждут: убедительный мотив для убийства его супруги. Или же потому, что Лео подозревает в убийстве Гвенду. Он натура тонкая и, видимо, совсем не хочет заполучить в жены женщину, прикончившую его первую жену. Что вы на это скажете?
– Ничего, – ответила Кирстен. – Что я должна сказать?
– Не хотите раскрывать карты, а, Кирсти?
– Не понимаю.
– Вы кого прикрываете, Кирстен?
– Никого я не прикрываю, как вы выражаетесь. Я просто считаю, что надо поменьше болтать, и еще я считаю, что в этом доме не стоит слишком долго гостить. Это к добру не приведет. Так что вам, Филип, и вашей жене пора возвращаться к себе домой.
– Ах, вот как! И почему же?
– Потому что вы задаете вопросы, – сказала Кирстен. – Докапываетесь. А ваша жена не хочет, чтобы вы этим занимались. Она умнее вас. Можете ведь докопаться до такого, чего лучше бы и не знать. Поезжайте домой, Филип, да поскорее.
– А мне не хочется домой, – тоном капризного ребенка возразил Филип.
– Это детишки так говорят, – покачала головой Кирстен. – Мол, не хочу делать то, не хочу это. И тем, кто лучше знает жизнь, кто понимает, что к чему, приходится их уговаривать, чтобы они сделали то, что им было ведено.
– И это вы называете уговаривать? – ухмыльнулся Филип. – По-моему, это приказ.
– Ну что вы, как я могу приказывать. Я только советую. – Кирстен вздохнула. – И всем здесь посоветовала бы то же самое. Микки пора на работу, вон Тина вернулась же в свою библиотеку. Я так рада, что Эстер уехала. Здесь ей делать совершенно нечего, здесь приходится каждую минуту вспоминать о том, что было.
– Тут я с вами согласен. Насчет Эстер вы правы. Ну а вы-то сами, Кирстен? Не лучше ли и вам уехать отсюда подальше?
– Да, – вздохнув, ответила Кирстен. – Мне тоже лучше уехать.
– Что же вы не уезжаете?
– Вы не поймете. Мне уезжать уже поздно. Филип пристально посмотрел на нее. И продолжил разговор:
– Может быть столько вариаций, верно? Вариаций на одну тему. Лео думает, что это сделала Гвенда, Гвенда думает, что это он. Тина знает что-то, что дает ей основание кого-то подозревать. Микки знает, кто это сделал, но ему это безразлично. Мэри считает, что это Эстер. – Он немного помолчал. – Но все эти вариации не исчерпывают темы. Но мы с вами прекрасно знаем, чьих рук это дело, верно, Кирсти?
В ее глазах мелькнул ужас.
– Ну, вот видите, я так и думал, – победно сказал Филип.