К нему подошла Гвенда Воэн.
– Позвольте, я попробую дозвониться Микки?
– Гвенда, можно я сначала позвоню Доналду? – сказала Эстер.
– Конечно, – сказал Лео. – Ты ведь сегодня вечером собираешься с ним встретиться, да?
– Собиралась, – уточнила Эстер. Отец бросил на нее внимательный взгляд.
– Ты очень огорчена, дорогая?
– Сама не знаю, – сказала Эстер и, подойдя к телефону, набрала номер. Скажите, пожалуйста, могу я поговорить с доктором Крейгом? Да. Да. Эстер Аргайл.
Она подождала, когда он подойдет.
– Это вы, Доналд?... Кажется, сегодня я не смогу пойти с вами на лекцию... Нет, не заболела, просто мы... просто нам сообщили довольно странную новость.
Эстер, прикрыв трубку рукой, посмотрела на отца:
– Наверное, не стоит ему говорить?
– Ну отчего же? – медленно сказал Лео. – Тут нет никакой тайны. Только я попросил бы Доналда пока больше никого в это не посвящать. Ты же понимаешь, поползут слухи, наговорят Бог знает чего.
– Да, понимаю. – Она снова заговорила в трубку:
– Вообще-то это хорошая новость, Доналд, но... но мы так потрясены. Не хотелось бы говорить по телефону... Нет-нет, не приходите... Пожалуйста, не надо. Не сегодня. Может быть, завтра. Речь идет о Жако. Да... да, о моем брате... Выяснилось, что он не виновен в убийстве... Пожалуйста, Доналд, пока никому ничего не говорите, завтра я вам все расскажу... Нет, Доналд, нет... Сегодня я не в состоянии ни с кем видеться, даже с вами... Пожалуйста. И не надо ничего говорить, – Она положила трубку.
Гвенда подошла к телефону и попросила соединить ее с Драймутом.
– Эстер, почему ты не пошла с Доналдом на лекцию? – ласково спросил Лео. Отвлеклась бы немного.
– Не хочется, папа. Да я просто не в состоянии.
– Ты так говорила... Ему, наверное, показалось, что это для нас дурная новость. Понимаешь, Эстер, на самом деле все не так. Да, мы испытали потрясение, но мы рады... счастливы... Разве может быть иначе?
– Значит, так и будем всем говорить, да?
– Дитя мое... – предостерегающе начал Лео.
– Но ведь это не правда! На самом деле новость просто ужасная.
– Микки на проводе, – сказала Гвенда. Лео подошел, взял у нее из рук трубку и повторил сыну все, что говорил дочери. Микки отнесся к сообщению совсем не так, как Мэри. Не возражал, не удивлялся, не сомневался. Принял все как само собой разумеющееся.
– Ну и ну, – сказал он. – Значит, объявился свидетель! Не поздновато ли? Сколько времени прошло! Ну и ну, чертовски не повезло Жако в ту ночь... Да, согласен, нам надо собраться как можно скорее и заполучить Маршалла. – И вдруг он прыснул, как, бывало, в детстве. Лео хорошо помнил этот его смешок. Микки, тогда совсем еще маленький мальчик, играл, бывало, в саду под окном, – Значит, будем теперь гадать, кто из нас это сделал. То-то забавная игра получится!
Лео со стуком положил трубку и отошел от телефона.
– Что он говорит? – спросила Гвенда. Он передал ей слова Микки.
– По-моему, глупая шутка, – сказала она. Лео бросил на нее быстрый взгляд.
– Хорошо, если так, – тихо проговорил он.
Мэри Даррант подошла к вазе с хризантемами, аккуратно подобрала опавшие лепестки и бросила их в мусорную корзину. Мэри была высокая двадцатисемилетняя женщина с безмятежным лицом. Хотя морщин у нее еще не появилось, выглядела она старше своих лет, видимо, оттого, что в ее облике угадывались присущие ей степенность и серьезность. Она была безусловно красива, но напрочь лишена обаяния. Правильные черты лица, гладкая кожа, яркие голубые глаза, светлые, гладко зачесанные волосы, собранные у шеи в большой пучок. Такая прическа снова вошла тогда в моду, однако Мэри носила ее отнюдь не по этой причине. Просто она никогда не отступала от своего собственного стиля. Ее внешность, впрочем как и ее дом, была безупречно опрятной и ухоженной. Пыль, грязь, беспорядок причиняли ей невыносимые страдания.
Филип Даррант, сидя в своем инвалидном кресле, наблюдал, как тщательно она подбирает лепестки, как аккуратно кладет их в корзину.
– Чистюля, – сказал он, улыбаясь. – Каждая вещь должна лежать на своем месте. – Он засмеялся, но в его смехе слышалось легкое раздражение. Тем не менее Мэри Даррант хранила невозмутимое спокойствие.
– Что делать, люблю порядок, – согласилась она. – Знаешь, Фил, тебе самому станет противно, если учинить в доме кавардак.
– Во всяком случае, уж я-то не способен ничего учинить, – с едва приметной горечью пошутил он.
Вскоре после того, как они поженились, Филип Даррант перенес тяжелый полиомиелит, осложнившийся параличом. Для Мэри, которая его обожала, он стал не только мужем, но и ребенком. Порой ее деспотичная любовь была ему в тягость. Мэри не хватало ума понять, что ее радость от сознания того, что он полностью от нее зависит, порою очень его раздражает.
Он заговорил так поспешно, будто боялся, что она начнет ему соболезновать.
– Ну и новости у твоего отца! Уму непостижимо! Столько времени прошло... Как ты можешь с таким спокойствием к этому относиться?
– До меня, наверное, еще не дошло... Это же просто невероятно. Сначала я даже не могла понять, о чем он толкует. Если бы позвонила Эстер, я бы подумала, что это плод ее воображения. Ты же знаешь, какая она фантазерка.
Выражение горечи в лице Филипа Дарранта стало чуть менее заметным.
– Пылкая, мятежная душа, она сама ищет страдание и обречена страдать.
Мэри отмахнулась от его слов. Чужие души ее не занимали.
– Видимо, это все-таки правда? Или он все выдумал, как ты думаешь?
– Кто? Этот разиня-ученый? Хорошо бы, если так, но, кажется, Эндрю Маршалл отнесся к делу весьма серьезно. У фирмы «Маршалл и Маршалл» прожженные законники, их не проведешь, уверяю тебя.
Мэри Даррант нахмурилась:
– Фил, что из всего этого следует?
– Что следует? А то, что Жако будет полностью реабилитирован. Если, конечно, официальные власти сами убедятся... И по-моему, у них вряд ли возникнут сомнения.
– Ну что ж, – с легким вздохом сказала Мэри, – вот и славно.
Филип Даррант снова засмеялся, горько скривив губы.
– Ну, Полли, ты меня уморишь!
Это имя, которым называл Мэри Даррант только ее муж, до смешного не соответствовало ее монументальной наружности. Мэри взглянула на мужа с некоторым удивлением:
– И чем же я тебя так позабавила?
– Своим благостным тоном. Ни дать ни взять патронесса на благотворительном базаре, снисходительно взирающая на шедевры провинциального рукоделия.
– Но это действительно очень хорошо! – недоуменно проговорила Мэри. – А то ведь все считают, что в нашей семье убийца! Не станешь же ты утверждать, что тебя это совсем не задевало.
– Ну, не совсем в нашей.
– Какая разница! Вспомни, сколько было тревог, как неловко мы себя чувствовали! А все эти любопытные! Просто дрожат от нетерпения в ожидании сенсаций. Как я их ненавидела!
– Но держалась ты отменно. Бывало, как смеришь всех своим ледяным взглядом... Осаживала так, что им совестно становилось. Удивительно, как ты умеешь скрывать свои чувства.
– Мне было ужасно противно. Просто отвратительно. Но когда он умер, все кончилось. А теперь – теперь, я думаю, снова начнут ворошить прошлое. Так утомительно!
– Да, – задумчиво проговорил Филип Даррант. Он передернулся, по лицу едва заметно прошла гримаса боли. Мэри тотчас бросилась к нему:
– Что, снова спазмы? Подожди! Дай я поправлю подушку. Ну вот. Так удобнее?