– Нет! – сказал Артур.
Воцарилось молчание. Это яростное «нет», казалось, неприятно поразило его собеседников. Пытаясь сгладить свою резкость, он заговорил с неуклюжей поспешностью:
– Я... простите, я... Видите ли, вам пока неизвестно...
– О! – Аргайл помолчал, потом обратился к дочери:
– Эстер, может быть, ты нас оставишь...
– Нет, я не уйду! Я хочу знать, о чем идет речь.
– А если тебя это огорчит...
– Разве имеет значение, что там еще натворил Жако? Ведь все кончено, нетерпеливо вскричала Эстер.
– Прошу вас, поверьте, – порывисто проговорил Колгари, – ничего ваш брат не натворил, совсем напротив.
– Не понимаю...
Дверь в дальнем углу комнаты отворилась, и вошла та молодая женщина. На ней было пальто, в руках кожаный портфель.
Она обратилась к Аргайлу:
– Я ухожу. Не нужно ли еще чего-нибудь? Аргайл на мгновенье замялся (наверное, его постоянно одолевают сомнения, подумал Колгари), потом накрыл ее руку своей, будто хотел удержать.
– Сядь, Гвенда, – сказал он. – Это... э-э... доктор Колгари... Доктор Колгари, позвольте представить вам мисс Воэн, она... она... – Он снова запнулся. – Она вот уже несколько лет служит у меня секретарем. Гвенда, доктор Колгари хочет рассказать... или узнать у нас что-то о... Жако...
– Рассказать, – перебил его Колгари. – И с каждой минутой вы, сами того не желая, все усложняете и усложняете мою задачу.
Все смотрели на Артура в немом удивлении, но в глазах Гвенды Воэн, как ему показалось, мелькнула искра понимания. Будто на одно короткое мгновенье они вступили в молчаливый союз. Будто она ему сказала: «Да, знаю, как нелегко бывает с Аргайлами».
«Какая обаятельная женщина, – подумал Артур, – хоть и не слишком молода, вероятно, ей лет тридцать семь – тридцать восемь. Изящная округлая фигура, каштановые волосы, карие глаза. От нее так и веет жизненной силой и здоровьем. К тому же сразу видно, что она умна и понятлива».
Аргайл заговорил в свойственной ему слегка отстраненной манере:
– Вот уж не подозревал, что так вас смущаю, доктор Колгари. У меня и в мыслях ничего подобного не было, уверяю вас. Если бы вы объяснили суть...
– Да, конечно. Простите, я не должен был... Я должен был сдержаться. Просто вы и ваша дочь все время повторяете, что все уже закончилось, все миновало, все – позади. Так вот – ничего не закончилось! Кто-то из великих сказал: «Не должно успокаиваться, пока не...»
– «Пока не восторжествует справедливость», – подхватила мисс Воэн. – Это Киплинг.
Она ободряюще ему кивнула, и он почувствовал к ней благодарность.
– Итак, перехожу к сути, – начал он. – Когда вы все узнаете, то поймете мои... затруднения. Вернее, мою тревогу. Сначала несколько слов о себе. Я геофизик и недавно участвовал в антарктической экспедиции. Вернулся в Англию всего несколько недель назад.
– Экспедиция Хейса Бентли? – спросила Гвенда. Он с признательностью на нее посмотрел.
– Да. Она самая. Говорю об этом, чтобы вы могли составить представление обо мне, а также чтобы объяснить, почему я почти два года не имел сведений о том, какие... события тут у вас происходят.
Гвенда снова пришла к нему на помощь.
– Вы имеете в виду судебные разбирательства?
– Да, мисс Воэн, именно их. – Он посмотрел на Аргайла. – Простите, ради Бога, если я невольно причиню вам боль, но мне необходимо уточнить некоторые данные. Девятого ноября позапрошлого года, около шести часов вечера между вашим сыном Джеком Аргайлом, Жако, как вы его называете, и его матерью, миссис Аргайл, состоялся разговор.
– Да.
– Джек сказал матери, что попал в затруднительное положение, и потребовал денег. Такое случалось и прежде...
– Много раз, – вздохнул Лео.
– Миссис Аргайл ему отказала. Он начал ей угрожать. Потом выскочил вон, крикнув напоследок, что еще вернется и она «поплатится» за свой отказ. «Ты что, хочешь, чтобы меня в тюрьму засадили?» – спросил он тогда. «Мне начинает казаться, что это пошло бы на пользу!» – в сердцах ответила она.
Лео Аргайл беспокойно задвигался.
– Мы с женой обсуждали как-то и этот вариант. Мальчик приносил нам так много огорчений. Мы столько раз ему помогали, хотели, чтобы он начал новую жизнь. И нам казалось, что, может быть, такое потрясение, как тюрьма... воспитает его... – проговорил он упавшим голосом. – Однако, прошу вас, продолжайте.
– В тот же вечер, позднее, вашу жену убили. Нанесли смертельный удар. По голове. Кочергой. На ней потом были обнаружены отпечатки пальцев вашего сына. Выяснилось, что похищена значительная сумма денег, которые ваша жена держала в ящике письменного стола. Полиция задержала вашего сына в Драймуте. При нем были найдены деньги, в основном пятифунтовые банкноты.
Имя и адрес, написанные на одном из них, позволили заключить, что эти деньги утром того же дня банк выплатил миссис Аргайл... Ваш сын предстал перед судом. – Колгари помолчал. – Вердикт гласил: преднамеренное убийство.
Убийство... Роковое слово наконец прозвучало, вернее сказать, не прозвучало, а, сдавленное и приглушенное, увязло в толстых портьерах, в книгах, в пушистом ковре... Да, слово можно приглушить или вообще не произнести вслух, а вот само деяние...
– Из разговора с мистером Маршаллом, который на процессе выступал в роли защитника, я понял, что во время ареста ваш сын беззаботно, чуть ли не весело, заявил, что он невиновен. Уверял, что у него неопровержимое алиби на то время, когда, по мнению полиции, было совершено преступление, а именно – между семью и семью тридцатью. По его словам, около семи часов он сел в попутную машину в миле отсюда, на шоссе Редмин – Драймут. Он не разглядел, какой марки машина, так как уже стемнело, но помнит, что цвет у нее то ли черный, то ли темно-синий; за рулем сидел человек средних лет. Было сделано все возможное, чтобы найти машину и водителя, однако обнаружить их не удалось. Даже адвокаты Джека Аргайла были уверены, что всю эту историю – совершенно неубедительную он сочинил на скорую руку...
На суде защитник опирался главным образом на свидетельство психиатров, которые старались доказать, что Джек Аргайл психически неуравновешен. Но судья в своем выступлении камня на камне не оставил от их доводов. Было очевидно, что он настроен резко отрицательно по отношению к обвиняемому. Джека Аргайла приговорили к пожизненному заключению. Через полгода он умер в тюрьме от воспаления легких.
Колгари умолк. Три пары глаз были прикованы к нему. Гвенда Воэн смотрела с доброжелательным вниманием, Эстер – с подозрением, Лео Аргайл – озадаченно.
– Правильно ли я изложил факты? – спросил Колгари.
– Да. Совершенно правильно, – подтвердил Лео, – хотя я пока не понимаю, зачем вам понадобилось воскрешать столь мучительное для нас прошлое, которое мы всячески стараемся забыть.
– Простите меня. Я был вынужден это сделать. Насколько я понимаю, вы согласны с вердиктом?
– Видите ли, если принимать во внимание только голые факты, то следует признать, что совершено убийство. Но если вникнуть в существо дела, то обнаружатся очень веские смягчающие обстоятельства. Мальчик был психически неустойчив, хотя, к сожалению, юристы сочли его вполне дееспособным. Наши нынешние законы слишком несовершенны, они давно устарели. Уверяю вас, доктор, что Рейчел, моя покойная жена, первая простила бы несчастному мальчику его безумный поступок. Она была необычайно умна, добра и тонко понимала психологию людей. Она бы не приговорила его к пожизненному заключению.
– Она знала, что Жако может быть просто ужасен, – сказала Эстер. – Он всегда был такой... Казалось, он не в состоянии ничего с собой поделать.
– Значит, никто из вас не сомневался... – медленно проговорил Колгари, не сомневается, что он виновен?