– Давай же, что тебе стоит?! – взвизгнула Неважно.
Я сел на краю дивана, спиной к ней, накрыл её одеялом с головой. Она ревела, причитала. Потом кричала на меня, затем опять плакала, причитая, что она некрасивая настолько, что даже я побрезговал. А подруги её и так считают её бракованной.
Я повернулся, сдёрнул одеяло. В этот раз она прикрылась, закрыв девичьи груди ладошками.
– Девственность – сокровище. Его беречь надо. И подарить её тому, кто достоин, кто оценит. Тому самому, единственному и неповторимому.
– Нет таких.
– Есть. И твой где-то ходит, ждёт. И если ты пойдёшь на поводу своих падших подруг, то когда он встретит тебя, он пройдёт мимо. Зачем ему падшая?
– Это сказки для маленьких девочек. Жизнь – дерьмо.
– Дерьмовые люди, чтобы не чувствовать своей вони, стараются вымазать в дерьме всё, что ещё не вымазано. Когда все воняют – никто не воняет.
– Всё ты врёшь! Ты просто побрезговал. Неужели тебе не хочется целки?
– Нет, не побрезговал. Без одежды ты симпатичнее. Но не для меня. А целка… Уже было. Я тебе не сказку рассказал, а реальную историю. Мою и моей жены.
– А что ж ты тогда тут делаешь? – ехидно спросила она.
– Мою жену убили. Я мщу. Больше ни о чём не спрашивай.
– Убили? Прости, я не знала.
– Понимаю.
– А моя мать?
– Тебе честно или соврать? Правда ранит.
– Значит, с матерью – это на время?
– Да.
– А она – всерьёз.
– Мне жаль.
Я встал, не одеваясь, сходил на кухню, поставил на огонь чайник. Когда я вернулся, она лежала на боку, свернувшись калачиком, смотрела в спинку дивана. Услышав мои шаги, она посмотрела на меня, вернее, на мою готовность к «бою».
– Ты хочешь меня, – констатировала она. – Значит, я не страшная?
– Ты симпатичная.
– Между нами что-то могло бы быть?
– Могло, но не будет.
– А если я не буду целкой?
– Не будет. Тебе ещё жизнь строить, а я уже пропащий. Не стоит.
– А я хочу.
– Перехочешь.
Чайник закипел, засвистел.
– Кофе будешь? – спросил я, натягивая штаны.
– Буду.
Она пришла на кухню в чём мать родила. Вот ведь оторва! Измором меня решила взять?
– Решила не мытьём, так катаньем? – спросил я её.
Она улыбнулась:
– А вдруг?
– Если ты продолжишь в подобном ключе, ты меня больше не увидишь.
Она уставилась на меня. О чём она там думала, я не знаю, но спросила:
– Мне одеться?
– Сиди уж. Мне приятно, в конце концов. Но о нас даже не думай. Пей, остынет.
Молча пили кофе.
– Гош, я правда не страшная?
– Правда.
– А почему?.. – она замолчала, слова застряли в её горле, а слёзы выступили из глаз.
– Вопрос поставлен не так, потому и не можешь найти ответа. Вопрос – кто? И зачем им это нужно.
Она задумалась.
– Может, тебя гнобят не потому, что ты хуже, а потому что они – полный отстой? – убеждал я. – А если они отстой, стоит ли плакать? Тебе не всё равно, что о тебе подумает свинья? Или ты думала, что став шалавой, избежишь унижений? Нет, всё только усилится. Они не будут с тобой дружить. На дружбу способны только люди, способные осознать правду. А б… никогда правды не видят, никогда её не признают. Они живут в иллюзиях. Жизнь вне лжи их разрушает.
– Я ничего не поняла.
– Представь подругу, что больше всего тебя гнобит. Вот если все кругом начнут к ней относиться так, как оно должно. У неё много парней?
– Да.
– Она – б… И, представь: все начнут ей это в глаза говорить. Она будет убеждать: она со всеми и с каждым только по любви. А все смеяться: это же смешно. По любви? К чему? К палкам? Если она окажется в подобной среде, где она всего лишь то, что она есть – половая тряпка, то она умрёт.
– Мне кажется, ты не прав.
Я пожал плечами.
– Девочка, тебе сколько лет? А мне? Я чуток больше тебя видел, чуток лучше разбираюсь в жизни и людях. Потому в моей жизни была настоящая любовь. Чего и тебе желаю.