“Что же ты?” — подогнал себя Андрей и всем телом навалился на рукоятку.
Шипенье воздуха и короткий щелчок внутри аппарата слились с восторженным выкриком матросов:
— Торпеда вышла!…
Путь на поверхность — к солнцу, к жизни — был открыт!
И тут выяснилось неожиданное: оба матроса не умели плавать.
— Как же это вы, морячки? — ахнул Андрей.
— Да так вот… не сподобились, — развел руками Завьялов, виновато объяснил: — Степные мы, к большой воде не привычные.
— Да ты не гляди, что пловцы мы аховые. Небось бережок увидим — сразу сил прибавится, — перебил его Никушев. — А что? Дотянем как-нибудь. Нам бы только наверх выкарабкаться.
— К тому же и эта штуковина поможет, — Никушев щелкнул пальцами по заполненному воздухом дыхательному мешку. — При такой поддержке колун и тот не потонет.
Андрей задумался, покрутил головой:
— Нет, не гоже так. Мало ли что там, наверху. Может, шторм, а может, и фашисты поджидают. Сам пойду.
— Са-ам? — потерянно протянул Никушев. — А мы-то как же? Одни здесь… останемся?
— Почему одни? Вдвоем, — невесело пошутил Андрей.
Но шутку не приняли. Завьялов, отвернувшись, сказал:
— И то правда. Иди, старшина. Иди. Ни к чему всем троим… Ни к чему.
Андрей до боли закусил губу.
— Вот, значит, как вы обо мне, о своем командире, о товарище? — медленно проговорил он. — Вас, выходит, брошу и шкуру свою кинусь спасать? Так?…
Матросы молчали. Андрей протянул в темноту руку, сжал локоть Завьялова.
— Я пойду. За помощью пойду, за лодкой. Только вы меня ждите. Как бы трудно ни было — ждите… Тебя это особо касается, Саня, слышишь? — добавил он после небольшой паузы, впервые назвав Никушева по имени.
— Слышу… чего уж тут, — глухо отозвался матрос. — Иди. Будем ждать. До упора будем ждать, пока сил хватит…
Все дальнейшее происходило в полном молчании.
Андрей разделся, свернул одежду, аккуратной стопкой положил ее на одну из коек. Завьялов подал ему спасательный аппарат, помог пристегнуть лямки, Никушев принес пистолет. Проверив патроны в обойме, Андрей сунул пистолет за ремень снаряжения.
Когда все приготовления к выходу на поверхность были закончены, Андрей взял в руки буек с пятидесятиметровой бухтой троса и полез в осушенный после выстрела торпедный аппарат. В трубе было сыро и пахло жженым порохом. Где-то рядом забулькала, зажурчала вода. Она прибывала медленно, вгрызаясь в тело ледяными шипами. Холод вначале сковал его, потом заставил корчиться. Быстро возросшее давление дикой, ни с чем не сравнимой болью сдавило голову. Нет, кажется, больше не выдержать!… Но он выдержал и только сильнее впился зубами в резиновый загубник маски. Над головой послышались три глухих удара. Все в порядке, передняя крышка торпедного аппарата открыта. Он ответил на сигнал трижды, стукнув рукояткой пистолета по трубе, подождал немного и, двигая перед собой буек, пополз вперед.
…Лодка осталась далеко внизу, и лишь тонкая ниточка буйрепа связывала теперь с ней Андрея. Словно заведенная кукла, он перебирал руками, отсчитывая пройденный путь по узлам, навязанным на буйрепе. Делал короткие остановки для отдыха, менял кислород в дыхательном мешке и снова двигался дальше. Где-то на середине пути буйреп резко рвануло и стало раскачивать из стороны в сторону, с каждым махом быстрее и быстрее. Вода подхватила, как соломинку, невесомое тело Андрея и подбросила кверху. Вцепившись обеими руками в 6yfipcn, переплетя вокруг него ноги, он не дал выбросить себя на поверхность. Но размахи качки становились все резче и шире. Будто маятник, раскачивался в зыбкой бездне Андрей.
Последний отрезок подъема оказался самым трудным. Все внутри Андрея кричало: “Живее наверх — к воздуху, к свету!”, а страх перед кессонной болезнью заставлял ползти по-черепашьи, делать немыслимо долгие остановки для смены воздуха. Когда он с ужасом подумал, что конца его подъему, видно, не будет, пальцы проткнули тонкую пленку воды, и он почувствовал на них теплое дыхание ветра.
На поверхности была ночь. Небо закрывали рваные тучи, и только далеко, у самого горизонта, ярко мерцало несколько звезд. Не выпуская из рук буйрепа, Андрей перекрыл кран подачи кислорода и сбросил маску. От пьянящего воздуха у него закружилась голова.
Море было неспокойно. Буй с вцепившимся в него человеком то стремительно взлетал кверху, то скатывался к подножиям огромных валов. Сквозь просвет в тучах ненадолго глянула луна, и Андрей увидел берег. Черно-серая полоска земли звала, манила к себе. В посвисте ветра Андрею слышался то нежный, вкрадчивый, то громовый голос. Он, этот голос, уговаривал, молил, приказывал: “Брось же этот проклятый буек, Андрей. Ну, брось его! Берег не так уж далеко. Гляди, вот он…”