Волна накрыла Андрея с головой, повлекла вниз. Но море не хотело принимать его, оно выталкивало Андрея на поверхность, старалось оторвать руки от троса.
С вершины зыбкого водяного холма, куда его зашвырнуло вместе с буйком, он снова увидел берег. Сейчас земля показалась ему очень далекой, недосягаемой. Грудь обожгло холодом. Так бывает зимой, когда, выйдя из жарко натопленной комнаты, глотнешь порцию морозного воздуха.
Нет, это не было страхом. Подобное чувство хорошо знакомо спортсменам и солдатам. Оно появляется у парашютиста перед броском с крыла самолета; его знают лыжники, готовящиеся к прыжку с трамплина, бегуны, ожидающие выстрела стартового пистолета, и бойцы, по сигналу командира поднимающиеся в штыковую атаку. Природа этого чувства сложна. Оно не может заставить человека отказаться от задуманного, но в то же время заставляет чаще биться сердце и быстрее гонит кровь по жилам; от него холодеют руки и вырастает упрямая решимость победить. Андрей был уверен, что доплывет; он не мог не доплыть. Так было нужно! И если бы волны были во сто крат яростней, а расстояние до берега втрое, впятеро больше, он все равно ринулся бы навстречу далекой полоске земли. Так было нужно!…
Не выпуская из рук буйрепа, Андрей лег на спину, чтобы отдохнуть и отрегулировать дыхание. Потом перевернулся на грудь, с силой оттолкнулся от буйка и поплыл к берегу.
Он плыл размашистыми саженками, затем экономным брассом. Когда усталость и холод одолевали его, ложился на спину и, отдыхая, разминал вздувшиеся буграми мышцы на ногах. Ветер-береговик сбивал с направления, швырял в лицо пригоршни тяжелых брызг, волны мяли, тискали, избивали тело. Отфыркиваясь и отплевываясь, он клял и море, и ветер, и волны. Сколько он плывет — полчаса, час, два, — Андрей не знал. Тучи скрыли луну, и земля теперь едва различалась в темноте. Временами ему казалось, что потерял ориентировку, тогда со страхом ожидал он очередного вала, с вершины которого можно было рассмотреть берег. Но больше всего Андрей боялся, что его отнесет в сторону и потом он не сумеет отыскать буек среди волн.
Он упрямо плыл к земле. Жесткие лямки аппарата глубоко врезались в плечи, кислородный баллон давил на ребра и грудь, затруднял дыхание. С каждой минутой движения Андрея были все медленнее, а остановки для отдыха — продолжительнее.
Берег пришел к нему неожиданно. Андрей так устал, что даже не обрадовался ему, а равнодушно подумал: “Вот и доплыл… Все-таки доплыл…”
Когда вода дошла ему до груди, он встал и заковылял по ослизлым камням к белопенной полосе прибоя. Подкравшаяся волна ударила его сзади, подмяла под себя, протащила волоком и схлынула, оставив неподвижное тело на песке.
Открыв глаза, Андрей перевернулся на спину и увидел перед собой черно-фиолетовое небо. На нем мерцали звезды. Они то разгорались — и тогда Андрею казалось, что звезды быстро приближаются к нему, — то снова затухали, постепенно отдаляясь, пока не исчезали за колышущейся, будто струящейся, дымкой.
Негромкий шелест в темноте заставил насторожиться: почудились чьи-то осторожные, крадущиеся шаги. Андрей рывком сел, едва не закричав от боли, и вытянул из-за пояса пистолет. Оглушительно щелкнул передернутый затвор. Вытянув шею, подавшись всем телом вперед, Андрей настороженно всматривался в черноту. Прошла минута, другая. Шум не повторился. Закусив губу, чтобы не стонать, Андрей попытался подняться, но руки не выдержали тяжести тела — он уткнулся в соленую жижу. Отталкиваясь израненными ногами от осыпающегося песка, пополз к едва заметной в ночи неровной линии дюн.
Под утро, когда небо тронули бледно-розовые краски, он набрел на одинокий домик между двумя плешивыми холмами. Одну из его обомшелых стен подпирала толстая неоструганная лесина. Перед крыльцом на врытых в землю столбах висели сети, в стороне виднелся сарайчик с соломенной крышей.
Андрей спустил предохранитель пистолета, на цыпочках подкрался к дому и заглянул в маленькое оконце. На кровати, спиной к окошку, лежал человек. Андрей обошел дом и, остановившись перед дверью, постучал. Послышалось шарканье ног и стук откинутого крючка. Дверь со скрипом отворилась.
На пороге стоял высокий жилистый старик латыш в наброшенном на плечи пиджаке. При виде полуголого человека с пистолетом в руке он попятился. В глазах его, выцветших, с красными прожилками, всплеснулись удивление и страх.
Андрей заговорил, после каждого слова облизывая одеревеневшие губы: