Матвей старался держать самолет по прямой. Слоисто-кучевая облачность с синими прожилками воды была неспокойной. Самолет вел себя так, как будто бы он был телегой, едущей по булыжной мостовой. Но это было все же лучше боя с хищными Me-109.
…Подходя к КП полка, Матвей увидел строящихся летчиков и штурманов, а перед ними Наконечного.
«Неужели это нас ждут с таким нетерпением?» — подумал он и ускорил шаг.
Не дожидаясь основного доклада, командир полка, идя навстречу разведчикам, сам задал им вопрос:
— Ну что, нашли? Давай данные.
— Нашли, командир! Из пяти аэродромов два — с самолетами.
И, взяв карту у штурмана, показал:
— Вот на этом, южном, аэродроме около сорока «юнкерсов» и десять «мессершмиттов». Заход лучше выполнять с северо-запада по длинной стороне аэродрома. Стоянки самолетов больше на северо-восточной стороне. Аэродром прикрыт малокалиберной артиллерией, а западнее — две или три батареи артиллерии среднего калибра. На ближнем, северном, аэродроме базируется до двадцати «мессеров», аэродром прикрыт эрликонами, кроме этого, дежурят истребители в готовности к немедленному взлету. На нас взлетали, но мы ушли в облачность. Погода позволяет идти за облаками или внизу, облачность неполная и толщиной до тысячи метров, видимость хорошая. Самолет имеет одну пробоину, силовой набор целый. Экипаж здоров.
— Спасибо, младший лейтенант! Идите оформляйте донесение, а мы полетели.
…Через двенадцать-пятнадцать минут аэродром ожил: с двух его сторон запускали моторы. Впервые на боевое задание в одной группе уходили две эскадрильи — восемнадцать бомбардировщиков. Это после предыдущих вылетов звеньями, шестерками и, редко, девятками выглядело внушительно, создавало у всех приподнятое настроение и уверенность в успехе. Теперь была одна забота — только бы не ушли «юнкерсы» в воздух, чтобы не пришлось искать другую цель. Группу вел сам командир, вторую «девятку» — капитан Русанов.
Капитан сегодня впервые вел свою девятку в колонне. Он нет-нет да и посматривал в свой стрелковый прицел, чтобы дистанция до передней группы была заданная. Нельзя было отстать. Отстанешь — не поможешь передним в оборонительном бою с истребителями врага. Если сократить дистанцию, то от зенитного огня, предназначенного первой группе, может пострадать его эскадрилья.
Прикидывая все эти «за» и «против», он решил держать дистанцию около тысячи метров. Думал, что эти метры обеспечат ему наиболее выгодные условия в зенитном огне и позволят помочь командиру.
Промелькнул Днепр, и группа над верхушками деревьев взяла курс на юго-запад: под самолетами тетеревские леса и справа вдалеке река, которую из-за лесистых берегов почти не видно. Зеленый лес, в зелень выкрашенные самолеты, солнечные светло-салатовые пятна света с сине-зелеными островками теней от облаков создавали пеструю палитру оттенков, и Русанов порой не видел отчетливо идущих впереди. Но не сердился, а был доволен этим зелено-синим мельканием. Раз не видно ему, то еще хуже видно их врагу.
Мысли комэска прервал маневр ведущей группы. Он тоже начал разворот своего девятикрылого клина и за командиром повел своих летчиков вверх.
— Чумаков, как дела?
— До цели — семь минут. Пока все хорошо, самолеты на своих местах, к бомбометанию готовы.
Наконечный качнул свой самолет с крыла на крыло, и строй самолетов начал расплываться в стороны и в глубину — летчики занимали боевой порядок тридцать метров самолет от самолета.
Новый разворот — и Наконечный по левой стороне капота мотора увидел аэродром, а на нем — самолеты.
— Штурман, не ушли немцы. Есть что бомбить.
Русанов предпочитал пилотировать самолет на боевом курсе по приборам: точнее, в этом случае выполнялись команды штурмана на прицеливание и лучше выдерживался режим полета. Вот и сейчас он смотрел на приборы в кабине — скорость, курс, высота — и старался держать самолет так, чтобы он шел по ниточке. Иначе их замысел — бомбить что-то в лесу, где сходятся дороги, — не имел смысла. Тут нужно было точное попадание. Наблюдая приборы, он быстро посматривал вперед на ведущую группу. Разрывы снарядов виделись ему и между самолетов, и сзади. Дым от залпов-разрывов как бы прятал от него самолеты. Быстрый взгляд вперед на приборы. Влево и на приборы. Вправо и на приборы. Вот к дымам разрывов добавились и шнуры эрликонов. Наконец у передней девятки отделились бомбы, и ее самолеты начали проваливаться вниз — группа за счет снижения начала набирать скорость. Какое-то мгновение — и разрывы снарядов появились перед бомбардировщиками Русанова.
Комэск сел поглубже, втянул голову в плечи и сосредоточился весь на стрелках приборов.
Краем глаза увидел, как перед носом полыхнул еще один залп, и впереди стало чисто.
Самолеты прошли рубеж заградительного огня. Остались одни эрликоны. Двадцатимиллиметровые автоматы били откуда-то справа. Наверное, им было далеко и трассы шли ниже, выстилая левее и ниже грязно-серый коврик из разрывов.
Самолет вздрогнул — открылись люки. Запахло порохом — ушли вниз бомбы. Люки закрылись, защелкал фотоаппарат.
Русанов, продолжая держать самолет на прежнем курсе, ждал разрывов бомб. Тянулись нудно опасные секунды пути, но выбора у него не было: иначе не привезешь документ о месте бомбометания. Закончив фотографирование, он сразу начал разворачивать группу и набирать скорость за счет снижения.
— Командир! Первая группа бомбы бросила хорошо. Горит несколько самолетов, по разрывам видно, что есть и битые. …Ого! Наши бомбы что-то уж очень сильно рванули. Огонь и пламя, аж дух захватывает. Посмотри вправо назад. Наверное, склад?
Русанов быстро оглянулся и остался доволен. Зловещий черный дым, поднявшийся высоко в небо, подтверждал — бомбы упали в нужном месте.
— Командир! Сзади пара «мессеров». Наши все на месте. Давай подтягивайся к передней группе.
Русанов прибавил мотору немного оборотов и пошел прямо на передние самолеты.
— Правое звено атакуют.
Девятка наклонилась на правое крыло и пошла разворотом на истребителей, увеличивая для них ракурс стрельбы и облегчая прицеливание для себя.
Пулевой ураган турельных пулеметов заставил «мессеры» раньше открыть огонь и выйти из атаки. Комэск посмотрел вперед — Наконечный тоже вел девятку правым разворотом.
— Молодец, командир! Не хочет, чтобы мы оторвались. Не я к нему, а он к нам сейчас подстроился, чтобы группа не рассыпалась. Так жить можно. А где истребители?
— Что-то отошли. Выжидают.
И в это время грохнул залп. За ним другой. Самолет тряхнуло.
— Вот черт. Напоролись на какой-то район с ЗА. Идут все?
— Нет. Шубов падает.
Русанов взглянул направо. На привычном месте самолета ведомого не было. Посмотрел вниз — машина Шубова перевернулась на спину и шла, вращаясь, вниз. Быстро посмотрел на высотомер. Было еще около тысячи метров. В сердце стрельнула электрическая искорка, а в голове мысль: может, хоть выпрыгнет?
Шубова прижало вращением к борту кабины. Мотор, столько раз побывавший в боях, замолчал от прямого попадания снаряда. Ручка управления самолетом вырвалась из руки и ушла к борту кабины. Небо куда-то исчезло, и он понял, что его перевернуло и самолет падает. Посмотрел на высотомер. До земли остается уже метров семьсот, а на зов и крик штурман не отвечает.
Решил: «Нет штурмана». Да и сам себя летчик не слышит. До земли — пятьсот метров.
«Эх, Боря, надо прощаться!»
Снял ноги с педалей, поджал их на себя. Открыл фонарь и, расстегнув привязные ремни, что есть силы оттолкнулся ногами от пола кабины.
Счастье — самолет вращался с креном, и его выбросило в сторону.
Обожгло лицо воздухом, и он сразу рванул вытяжное кольцо парашюта. Мгновение — и удар по всему телу от наполнившегося купола. Он не успел взглянуть наверх, как охнул от удара о землю, сразу вскочил и, отстегивая парашют, увидел, как, выскочив из леса, к нему устремилась легковая машина.
Но ему снова повезло. Машина скрылась в лощине, и он побежал, а потом упал на мягкий ковер клевера.
Он не помнил, сколько времени и какое расстояние он прополз, как крот, по пушистому ковру клевера. Пыль и пот, смешавшись в единый настой, забивали и заливали рот и глаза. Первый раз передохнул лишь тогда, когда послышался шум приближающегося автомобиля. Ему с трудом удалось втиснуть в узкую борозду свое упругое, молодое тело. Он перевернулся на спину и посмотрел, прикрыты ли ноги и тело клевером.