Угрюмость у Матвея не проходила. Стремление Маслова и Горбатова вывести его из этого состояния не помогло.
Тогда Маслов пошел к Русанову и привел его с собой.
— Осипов, ты чего нос повесил? Жаль ведомого?
— Угу!
— А ты думаешь, нам не жаль? Жаль. Но ты себя казнить не имеешь права. А тебя никто не обвиняет. Ты сделал все правильно. Сделал во имя других.
Матвей молчал.
— Ну чего ты набычился?
— Афанасий Михайлович, в теории все верно, а сердцу не прикажешь. Поймите — первая потеря в первом вылете, да еще моя. А первое всегда тяжелей.
— Хоть первая, хоть последняя потеря, а кого-то нет. Нет человека — друга, товарища, однополчанина. К этому не привыкают.
— Вот-вот. Какой палец ни режь, все равно больно.
— Знаешь что? Снимаю тебя с дежурства. Пойди погуляй, развейся. А успокоишься — придешь.
Весна и на фронтовых землях полностью вступила в свои права. Но летчики мало видели на полях яркой зелени озимых, да и свежая пахота тоже была нечастой. По обе стороны фронта земля пустовала: или пахать было некому, или пахать было нельзя.
Май принес долгожданную весть — части Красной Армии под Харьковом перешли в решительное наступление.
Затишье закончилось, и не только в районе боев, но и на Брянском фронте. Воздушная разведка стала докладывать о том, что немецкие войска по шоссейным и железным дорогам устремились на юг — к Харькову.
Обстановка накалялась. Теперь полк Наконечного вместе с другими полками дивизии делал в день по два-три вылета на колонны врага.
…День был уже на исходе, когда Осипов из боя привез и последние разведданные о передвижениях фашистских войск. Во время доклада Матвея на командном пункте полка появился Михаил Маслов со своими летчиками — очередная группа на боевой вылет. Летчики уселись за стол подготовки, а Маслов подошел к карте командира и, когда Осипов закончил доклад, сказал:
— На этих дорогах в августе прошлого года мы били танки Гудериана. Тогда они шли на Москву. Теперь, выходит, наоборот: дороги те же, но головы колонн повернули на юг. Неплохо. В сорок первом тут тяжело было, делали до пяти вылетов в день.
— Ну, наверное, и сейчас не легче будет, — ответил Наконечный и добавил: — Маслов, времени у нас в обрез, вот-вот стемнеет, быстро готовь группу, пойдешь на эти две колонны. Восточная дорога основная, западная — запасная.
— Есть, командир. Я готов. А порядок в воздухе я разберу у самолетов. Разрешите ехать?
— Добро. Поезжай.
Через несколько минут эскадрилья Маслова взяла курс на запад. Солнце готовилось уходить за горизонт и слепило летчиков. Маслов посмотрел в сторону: видимость отличная, а впереди как будто стена поставлена из света. Взглянул вверх — чистое голубое небо с белыми нитями облаков на большой высоте, а ниже отдельные простыни слоистых. А на земле зелень — многоликая, неисчислимых оттенков от солнечного света. Весенняя цветная молодость природы принесла ему в кабину запахи свежести и чистоты.
В одно мгновение пронеслись воспоминания о поездках с женой и детьми к матери в деревню и тут же сменились ощущением жгучей боли в сердце. Он задержал от боли дыхание, а потом осторожно и глубоко вздохнул. Дышать стало легче. Но через эту боль Маслов заново перечувствовал безвозвратность случившегося и как-то по-новому понял, что ни жене, ни девочкам уже ничего не надо. Все его существо прошило одно чувство: ярая, всепоглощающая ненависть к врагу.
Он сжал зубы, отчего на скулах заходили желваки, и приготовился к тому, что для немцев все эти весенние краски будут сейчас заменены дымом пороха, грохотом пушек и взрывом бомб, завыванием реактивных снарядов. Жизнь будет заменена смертью.
Маслов посмотрел на местность и на карту: скоро появится нужная дорога. Куда за этот час ушли немцы? Теперь, наверное, голова колонны уже километров на двадцать южнее. Довернулся влево и увидел впереди узкую полосу деревьев — дорога. Покачал самолет с крыла на крыло: «внимание» и пошел в набор высоты.
Солнце больше не слепило. Ушло под крыло. И Маслов увидел танки и автомашины, стоящие по четыре-шесть в ряд. Дымились походные кухни, около них толпились людские очереди — солдаты ужинали перед ночным маршем.
Маслов еще раз осмотрел небо:
— Никаких истребителей нет. Идем в атаку!
Доворот командира на цель сразу перестроил пеленг восьмерки в колонну. Небо из лобового стекла ушло вверх, а в прицеле показалась косо бегущая под самолет, разбухшая от людей и техники дорога.
Немцы увидели штурмовики и стали разбегаться от кухонь. Эрликоны выбросили навстречу пикирующей группе огненный веер снарядов.
Но куда можно убежать от самолета и снаряда? Маслов, не меняя прицеливания для сброса бомб, дал две короткие очереди из пушек и пулеметов, пустил два реактивных снаряда — удар по психике зенитчиков, — и «эрликоны» захлебнулись.
Скомандовал:
— Первая атака — бомбы!
…Вышел из пикирования. Дал мотору полную мощность и полез правым разворотом вверх, чтобы уже со стороны солнца завершить начатое.
Взглянул назад: ведомые самолеты, накренившись на правое крыло, тянулись за ним. Осмотрел небо. Истребителей врага нет. Смотрел больше за небом и подчиненными. Цель потерять было невозможно: там, где раньше были видны стройные ряды танков и автомобилей, стояли дым и пыль, из которых вырывалось клокочущее пламя.
…И снова вниз — новое пикирование. Опять в прицеле бешено несущийся на самолет враг. Ушли реактивные снаряды, чтобы вновь посеять на дороге смерть.
…Мотор опять ревом тащил самолет вверх, а Маслов смотрел, как его ведомые один за другим по-ястребиному падали на врага, чтобы перед выходом из пикирования послать на вражескую колонну новый залп снарядов.
Затем штурмовики, подставив спину солнцу правым разворотом, вновь набирали за командиром высоту, чтобы оттуда снова устремиться на фашистов.
Огонь и дым захватили новую площадь в стане врага.
Маслов выбрал другую точку прицеливания. И вновь ему навстречу неслись машины и мечущиеся солдаты.
Грохотали пушки, со злым визгом работали пулеметы. И самолет зло содрогался от этих очередей…
Высота минимальная. Пора выходить из пикирования.
Маслов потянул ручку управления самолетом на себя и над самыми деревьями и горящими машинами вышел из атаки.
— Конец атаке. Идем домой.
Кто-то торопливо ответил:
— Командир, давай еще раз!
— Хватит! Всем ко мне!
А сам довернулся на самолеты, выходящие из огня и дыма. Это сразу уменьшило расстояние между ним и замыкающими летчиками.
Осмотрелся назад, вправо, влево: в воздухе, кроме его группы, никого не было. На этот раз обошлось без воздушного боя и, видимо, без потерь.
Через несколько минут солнце ушло за горизонт. За спиной полыхал пожаром закат. Самолеты летели навстречу надвигающимся сумеркам.
Вечерняя пора обычно настраивает человека на задумчивый, умиротворенный лад. Но сейчас природа была бессильна: возвратившиеся летчики, возбужденные боем, веселой гурьбой шли к командному пункту полка, громко разговаривали и смеялись, наперебой делились впечатлениями от вылета, о виденном и сделанном.
Радость за успех, гордость за бескровную победу омрачил майор Митрохин, который после доклада Маслова в чашку меда вылил ложку дегтя:
— Товарищ командир, а ведь Маслов над целью действовал не по боевому уставу. Такой способ атаки документами не предусмотрен. Фактически все летчики действовали над целью без строя, почти самостоятельно. А если бы в это время пришли немецкие истребители? Что осталось бы от группы? Как бы мы потом отчитывались перед вышестоящими начальниками?
Лицо Маслова стало красным, а на лбу выступила испарина.
— Разрешите?
Наконечный немного помолчал и отрывисто бросил:
— Давай оправдывайся.
— Мы на земле этот вариант боя разработали: каждый сзади идущий защищает переднего своим огнем, а моя обязанность защищать последнего, если появится необходимость. В этом случае все самолеты встали бы в такой круг, а потом уже змейкой уходили бы домой.