— Домой! — приказал он кучеру.
Четверть часа спустя он входил в свой кабинет.
7.
При входе в кабинет запечатанный конверт на письменном столе бросился в глаза графу.
Он распечатал конверт и прочел:
„Приезжай немедленно! Резов“.
Валериан некоторое время рассматривал этот листок с тремя словами: он показался ему предвестником грозы. Не трудясь над рассуждениями, граф спустился с лестницы и сказал отворившему ему дверь швейцару:
— Я ухожу.
— Прикажете подать сани, ваше сиятельство?
— Нет, я дойду пешком.
Дверь закрылась за молодым человеком, который, наняв извозчика, через пять минут входил к Резову, который жил в особняке недалеко от Грецки.
Лакей провел графа в кабинет Резова, где был также и Собакин, третий из участников ночного похождения.
При входе Грецки Резов подскочил к нему и взволнованно сказал:
— Ты слышал, подана жалоба начальнику полиции?
— Слышал, — ответил тот.
— И что же ты думаешь предпринять, чтобы заглушить дело?
— Заглушить уже невозможно, — произнес Грецки.
— Как? Почему? — посыпались вопросы.
Валериан рассказал, как он был у тетки и слышал сообщение генерала.
Выслушав рассказ Валериана до конца, товарищи его как по команде свистнули, и лица их вытянулись.
Все три офицера были товарищами с детства, и тесная дружба связывала их...
Все трое были богаты, молоды и вели рассеянный образ жизни, часто не думая о том, что творят.
Все трое были красивы, но Грецки выделялся среди них особенной привлекательностью! Высокий, стройный, с гордой осанкой и жгучими глазами, он был любимец дам, и не одна девушка в тайне вздыхала о нем! Отзывчивый, добрый, всегда готовый придти на помощь товарищу, граф привлекал к себе все сердца. И тетушка любила и баловала его. Валериан был ее гордостью и надеждой!
Окончив свой рассказ, Грецки в волнении принялся ходить из угла в угол кабинета. Его друзья старались придумать выход, но придумать ничего не могли, что бы могло помочь им выйти из создавшегося положения.
Обо всем, что им приходило в голову, они говорили Валериану, но тот только досадливо отмахивался рукой или пожимал плечами, находя их планы неприемлемыми.
— Что же ты сам предлагаешь? — спросил его Резов.
— Пока еще ничего не придумал, — ответил тот.
— А я придумал! — с живостью воскликнул Собакин, и когда друзья обратили на него свои взоры, он сказал: — Валериан, твоя тетушка обожает тебя! У нее огромные связи и если ты сам все ей расскажешь так, как найдешь нужным, то...
— Молчи, — прервал его Грецки, комически приложив палец к губам. — Моя добродетельная тетушка принимает сторону только обиженных и в данном случае, если что-либо предпримет, то только в отношении восстановления чести этой девушки! Нечего к ней и обращаться!
— Девушка! — проворчал Резов. — Глупая грешница!
— Ну, мой друг, — остановил его Грецки, — это не ее вина! Она так храбро защищалась, что я и до сих пор ношу следы ее защиты!
Он отвернул манжету и показал глубокий рубец на руке: рана была глубока и едва зажила.
— Что мне становится ясным, — продолжал Резов, — это то, что мы были пьяны до безумия и в то время готовы были даже убить кого бы то ни было!
— Если бы Бог допустил! — промычал Собакин.
— Спасибо! — возразил Грецки. — Это стоило бы Сибири, а я предпочитаю выдать приданое!.. Однако, Собакин, твой дядя, или, Резов, твоя сестра могут попробовать потушить это дело!
— Я думаю, что лучше довериться женщине, — сказал Собакин. — Мужчина, да притом министр...
Товарищи его рассмеялись.
— О, божественный проповедник! Он не хочет потерять в меня веру...
— Он прав, — перебил Резов, — я завтра же повидаюсь с сестрой.
— Прежде чем расстаться, — заметил Собакин, вставая, — дадимте друг другу обещание, что никто из нас ни под каким предлогом не выдаст, что не все мы одинаково участвовали. Чтобы всем понести это наказание за совершенное!
Грецки хотел возразить, но Резов перебил его:
— Хотя мы были безумцами и вообще можем забыться до совершения непростительной глупости, но честь полка и дружба — должны стоять на первом месте, и потому мы являемся одинаковыми ответчиками! Поклянемся же друг другу в обоюдной поддержке до конца!
— Я клянусь! — воскликнул Собакин.
— И я также! — повторил Грецки, пожимая руки товарищам.