Шум, произведенный в Петербурге этим происшествием, вскоре успокоился, и общее внимание было обращено на покражу образа из церкви. Поров воспользовался этим, чтобы хоть на время скрыть себя от всеобщего внимания. Зная, что поспешность может ему только повредить, он собирал сведения осторожно, потихоньку. Уверенный, что только один государь окажет ему справедливость, он отыскивал способ принести свою просьбу.
Всем вообще при выходе или при выезде государя было запрещено подавать какие бы то ни было жалобы или прошения. Эта на вид дикая мера в сущности была необходима: ведь государь не мог бы тогда нигде гулять, кроме как в своих садах или в ночное время.
И вот Поров стал искать случая дойти до государя, не рискуя быть задержанным. Он стал узнавать имена всех придворных дам и выбрал для своей цели графиню Грецки.
Источник, откуда Поров черпал свои сведения, был темен, но достоверен. Еще служа в полку, Поров был знаком с одним унтер-офицером, который состоял сторожем при дворцовых воротах.
Поров заходил к нему и из пересудов прислуги запасался сведениями, но опасался сказать, что он тот самый Поров, которым интересовался весь Петербург в течении сорока восьми часов!
Таким образом, Поров убедился, что графиня Грецки самый нужный ему человек, и искал случая обратиться к ней с просьбой.
Однажды графиня Грецки, отправляясь с визитами и выйдя на крыльцо, увидела перед собой старика с обнаженной головой, украшенной сединами, и с взглядом, полным благородства, изобличавшим незаурядного просителя.
Графиня была не только добра и гуманна, но, что удивительно для людей ее круга и того времени, она смотрела на всех людей с одинаковым состраданием, не вглядываясь ни в среду, ни в образование.
Увидев старика, умолявшего, но без унижения, она остановилась.
— Вы хотите говорить со мной? — ласково спросила она.
— Сударыня, — ответил он, выпрямляясь, — я — отец девушки, обесчещенной в «Красном кабачке»!
— Да? Но правда, что все уже кончено?
— Нет, — с горечью произнес старик, — мы не только не получили справедливости, но преступники даже имели намерение купить наше молчание!
— О! — прошептала графиня с негодованием.
Поров почувствовал, что графиня заинтересовалась им: она взглянула на него приветливо, так как этот простой, но гордый человек внушил ей доверие.
Графиня обернулась к лакею, молча ожидавшему ее у дверец кареты, и сказала:
— Отправь карету, я не поеду, — затем обратилась к Порову: — Зайдите ко мне, про ваше дело говорить на улице невозможно!
Она вошла к себе, старик последовал за нею. Сердце его билось от волнения и надежды… Они провели вместе целый час, и графиня все больше и больше поражалась рассказом Порова.
— Неужели вам предлагали денег? — спросила возмущенная графиня. — Что же ответила на это предложение ваша дочь?
Глаза бедного отца наполнились слезами.
— Она лишилась сознания, — проговорил он, — но уже после ухода той старухи! При ней она все время молчала, поняв, что я хочу все узнать. Она с характером, сударыня, и добрый ребенок.
— Красива ли она? — спросила графиня.
Может быть, если бы она была некрасива, то участие графини не было бы так горячо.
— Она моя дочь, — просто ответил Поров, — и как-то неудобно хвалить своих детей, но сказать правду, она красива!
Графиня немного задумалась.
— Любит ли она кого-нибудь? — спросила она.
Этот вполне женский вопрос показался Порову странным.
— Нет, сударыня, — ответил он откровенно, — дочь не любит никого! Она еще так молода! Она совершенно не знает жизни и еще не знакома со злом! Мать ее хорошо воспитала!
При воспоминании о жене глубокое горе омрачило лицо Порова, но он поборол свое волнение. Графиня, заметив это, оценила его молчание.
— Все, рассказанное вами, крайне важно! Приходите завтра ко мне с вашей дочерью! — сказала она ему на прощание.
— Слушаю, — ответил Поров вставая, — но я осмелюсь просить вас об одной милости.
— О какой? — спросила графиня, ожидая от него просьбы о деньгах, что разочаровало бы ее.
— Я прошу, как милости, скрыть участие, которое вы принимаете в судьбе моей дочери!
— Но почему? — удивилась графиня.
— Простите за откровенность, — без стеснения сказал старик, — наше дело близко касается высшей знати, а там уже распорядились оставить наше дело без последствий! Так что если узнают, что вы принимаете участие, то вопрос о деньгах, конечно, не возобновился бы, но я с дочерью рискую исчезнуть совсем!
Графиня слегка вздрогнула, а старик продолжал:
— Мы очень страдаем, ваше сиятельство, но несчастные очень недоверчивы! Простите нашу боязнь, но если бы узнали, что вы имеете намерение нам помочь, то виновных тогда ни за что не разыщут!
Поров говорил так уверенно, что графиня не только почувствовала правоту его суждений, но и тотчас же согласилась на просьбу его.
— Я устрою лучше, — сказала она. — Не говорите вашего имени лакею. Приходите завтра утром с дочерью, и вы будете тотчас же приняты!
Поров поблагодарил графиню и вышел.
Оставшись одна, она подумала, не слишком ли поддалась она словам незнакомца… Вопрос о сохранении тайны не казался ей странным и она охотно дала слово в этом отношении. Но она не давала обещания в отношении собирания сведений и потому, приказав запрячь карету, отправилась по визитам.
Первый визит был к старой фрейлине, страдавшей сильной глухотой и мало знакомой со слухами, поэтому он продолжался недолго.
Второй визит был к княгине Адине. Эта была ни глуха, ни нема, но имела свои причины молчать, о чем графиня Грецки не могла знать. Привычка вращаться в свете дала ей мысль поехать к княгине.
«Быть может, — думала графиня, — я что-либо узнаю у нее! Ее брат, Резов, гусар, возможно, он сам или кто-нибудь из его друзей замешан в этом».
Надеясь заставить проговориться княгиню, графиня Грецки поехала к ней.
В начале говорили они о новостях дня, о бале, данном в благородном собрании с благотворительной целью, затем о краже образа, и, наконец, графиня, сохраняя полнейшее равнодушие, перевела разговор на желанную тему.
— Надо надеяться, — дипломатично заметила она, — что на этот раз полиция будет счастливее, чем по делу о «Красном кабачке»… Вам известно, месяц тому назад…
Графиня покачала головой.
— Наш милейший генерал Клин не был счастлив в этом деле, — продолжала графиня, хорошо знакомая с отношениями генерала и Адины, — или он не выказал всей своей ловкости! Я слышала, будто бы ничего не открыто?
— Ничего, — проронила княгиня.
— Из трех человек не найти ни одного?.. Действительно, не особенно ловко! Говорят, что генерал понизился в цене, правда ли это?
Адина попалась в расставленные сети.
— Что за мысль! — ответила она с беспокойством. — Он деятельнее, чем когда-либо!
— Ну, тем лучше, тем лучше! — добродушно проговорила графиня. — Это неоконченное дело вызвало много худого против него!
— Что же говорят?
— Что он не ловок!
— Где же говорят об этом? Там?
Слово «там» означало: «В Зимнем дворце».
Графиня сделала отрицательный жест, но Адина была уже задета.
— Нам нечего отговариваться!.. Всем известно, что вы безмолвны, как могила! Но мне странно, что напрасно наговаривают на человека. Что же делать, если ему не удалось? Да, наконец, мое мнение, графиня, — то, что говорят об истории «Красного кабачка» — простая мистификация!
— Вы думаете?
— Я уверена! Я имею доказательства, — утверждала княгиня, — что ни этой девушки, ни ее отца не существует и что все это выдумки «красных», чтобы очернить знать. Это — картонный отец, а дочь его — кукла с эмалевыми глазами.
— А! Так вы думаете…
— Что не нашли преступников потому, что преступление не было совершено! — заключила Адина. — Вы видите, что бедный генерал ничего лучшего и сделать не мог!
— Я в восторге, — сказала графиня, поднимаясь с места. — Да к тому же самые лучшие и ценные доказательства…
— Какие? — с любопытством спросила Адина, провожая графиню.
— Да то, что он ухаживает за вами, милочка! Ведь всякому известно, что вы женщина, способная принимать ухаживание только высших людей!
Все это было сказано с такой милой улыбкой и с таким лукавством, что княгиня проглотила эту пилюлю, как мед. Оставшись одна, она сказала самой себе, что графиня что-то хитрит.
А графиня в то же время думала: «Положительно верно, что у нее родственник или друг, а может быть, и оба, замешаны в этой истории!.. На ваших друзей нельзя нападать, княгиня! Вы умеете их защищать…»