Однажды она проезжала мимо сада свояченицы в часы ее прогулки. Они обменялись издали взглядами и улыбкой.
Весь этот день Василий оставался мрачен и, отказавшись от ужина, ушел в сарай под предлогом нездоровья.
Прошло около месяца…
К старику Тихону с наступлением хороших солнечных дней возвратились силы, а ревматизм ослаб несколько, сосредоточившись в ногах.
— Как бы мне хотелось сходить на богомолье к Сергию, — часто повторял он Раисе.
Но ноги его не были в состоянии нести его так далеко.
— Слушай, — сказала ему однажды Раиса. — Ты вот дал обет идти к Сергию, а идти туда пешком не можешь! Я прикажу отвезти тебя в карете, но с одним условием…
— Благодетельница моя, — радостно воскликнул старик, — да все, что захочешь! Приказывай, я все исполню, лишь бы мне выполнить обещание перед Богом!
— Хорошо! Ты будешь делать все, что я тебе прикажу, а за это я обещаю тебе, что помогу тебе съездить в монастырь! Для этого необходимо, чтобы ты жил у меня.
— Зачем? — спросил старик. — Мне и здесь хорошо.
— Ты не выздоровеешь здесь, — уверенно возразила Раиса. — Ты вот обещал мне во всем повиноваться, а сам отказываешься!
— Делай, как знаешь, — проворчал недовольно Тихон.
Ему не хотелось перебираться из своей грязной избы в большую, светлую комнату, в которой чувствовал бы себя чужим и как бы потерянным.
Раиса поместила его в одной из людских по возможности низкой, но чистой и светлой.
Дети прислуги играли на дворе, и их звонкие голоса развлекали старика. Дворняжки часто навещали его, открывая дверь мордой, и выскакивали через открытое окно, когда посещение им надоедало.
Все это помогало Тихону коротать время, а светлым лучом в его новой жизни было ежедневное посещение его Раисой в продолжение четверти часа.
— Ты обещала мне, что я выздоровлю и поеду к Сергию, — напоминал он ей каждый раз.
— Непременно, — соглашалась Раиса, когда видела его более страдающим, чем всегда, — но ты обещал мне слепо повиноваться, и вот я хочу о чем-то поговорить с тобой.
— Приказывай!
— Ты знаешь, что Василий здесь?
— Да, я его видел, — ответил Тихон.
— Так вот, он придет сюда, и ты ему скажешь все, что рассказал уже мне.
— Нет, нет! Ни за что, благодетельница! Прикажи что-нибудь другое!
— Мне кроме этого ничего не нужно!
— Я ничего не скажу, — ответил решительно Тихон, поправляя одеяло на своих опухших ногах.
— Делай, как знаешь, — произнесла Раиса, — но тогда ты не поедешь к Сергию и умрешь без покаяния! Твой грех не только будет мучить тебя, но еще когда тебя спросят, почему ты не исполнил данного обета, ты должен сказать лишь одно, что не захотел!
Молодая женщина нашла слабую струнку старика: эта смесь религии и суеверия только и могла тронуть душу старого Тихона… Все же старик был так упрям, что Раисе тяжело было вести борьбу с ним, и мужество не раз готово было покинуть ее.
Наконец Тихон, побежденный и строгостью Раисы и ее отказом отвезти его к Сергию, обещал выполнить то, что от него требовалось.
Получив согласие, Раиса поспешила воспользоваться им, так как старик мог раздумать. Еще с утра она приняла меры к тому, чтобы Василий встретился с Тихоном при ней.
Кучер не знал старика, никого не выделяя из толпы слуг, поэтому он спокойно вошел со связкой писем в маленькую, светлую комнату.
— Положи письма на стол, — приказала Раиса.
Пока Василий исполнял приказание, Раиса подошла к дверям и встала так, что при его возвращении она стояла на его дороге.
Приличие требовало, чтобы слуга ожидал приказания, и Василий с фуражкой в руке ждал.
— Правда ли, — спросила его Раиса, — что ты служил у моего зятя Марсова, когда тот умер?
Мертвенная бледность разлилась по лицу кучера. Он глянул на дверь, затем на окно и кашлянул в руку, чтобы скрыть смущение.
— Правда, — ответил он.
— Мне сказали, что ты ездил с ним в день его смерти.
Раиса говорила так спокойно, что кучер подумал, что это только женское любопытство, которое необходимо удовлетворить.
— Опять-таки, правда, — сказал он.
— Когда ты заметил, что твой барин умер? — спросила Раиса, не глядя на слугу.
Она, перебирая кружево зонтика, казалась совершенно равнодушной.
— Как и все, — более уверенно ответил Василий. — Когда мы подъехали к барскому дому и стали звать барина выходить из саней.
— Только тогда? А во время дороги барин не разговаривал?
— Он с нами не разговаривал в дороге, да и в такой холод трудно было говорить!