— Стоять! — прикрикнул на него детектив, профессионально обшаривая брюки, пояс и подмышки в поисках оружия. Потом выпрямился и резко спросил: — Что вам здесь нужно?
— Я ищу моего друга.
— Какого друга?
— Мой друг, он попал под поезд! Я пришел попрощаться с ним.
— Ах, вот в чем дело, — откликнулся распорядитель. — Вы ошиблись, это в другой комнате.
— Я пришел попрощаться с моим другом, — повторил толстяк. Детектив принюхался к нему и немного отступил.
— Ладно, пойдем посмотрим, где ваш друг. А заодно проверим, насколько вы пьяны.
— Нет, — внезапно воскликнул Борн. — Не уходите!
— Я на минутку, — отозвался охранник. — Надо узнать, что это за тип.
— А если они специально подослали его, чтобы отвлечь ваше внимание? И пока вас нет, они ворвутся сюда?
— Все равно я должен его проверить. Я буду следить за дверью.
Как только они покинули помещение, у Борна от страха тошнота подступила к горлу. Клер, по-прежнему безучастная ко всему, не отрываясь, смотрела на Итена. Взглянув на сына, он почувствовал себя еще хуже. Даже когда детектив вернулся, ему не полежало. Он не мог выйти и присесть где-нибудь в сторонке, потому что Клер нельзя было оставлять одну. Он ждал, пытаясь побороть тошноту.
Минут через десять она впервые за день произнесла несколько слов. Произнесла ровным, монотонным голосом, не отводя глаз от тела.
— Ох, Рубен, ну почему? Ну почему ты не ушел тогда к своей девке. Ты не представляешь, как я жалею об этом.
Глава 17
Через два дня утром они хоронили Итена.
Священник сказал, что во время траурной церемонии нельзя читать молитвы за упокой, нельзя окроплять гроб святой водой и посыпать саван песком, изображая крест. Он добавил также, что некрещеные не могут быть внесены в церковь, после чего Борн не выдержал.
— Или все, или ничего, — бросил он. В результате церемония состоялась там же, в доме ритуальных услуг.
В несколько рядов расставили металлические стулья. Он сидел с Сарой и Клер в первом ряду, сзади — друзья, которых пришло даже больше, чем он ожидал. Уже по привычке он прикидывал — не может ли среди них оказаться человек Кесса? Двое детективов охраняли вход.
Священник прочитал разрешенные молитвы, закрыл Требник и обратился к ним с речью.
— Мы можем принять смерть стариков, — сказал он. — Они прожили свою жизнь и выполнили свой долг. И Бог в своей мудрости решил, что они готовы быть призванными Им… Но смерть молодых — вот что труднее всего понять и принять среди всех деяний Божиих. Мы смотрим сейчас на этого младенца в гробу и скорбим о том, что ему не суждено испытать радость бытия. Никогда не насладится он вкусными яствами, не обретет друзей, не познает любовь и не создаст семью. Не суждено свершить ему великие дела, стать достойным, человеком, снискать уважение людей… Во всем этом отказал ему Господь. Все пошло прахом, говорим мы.
В утешение я могу сказать, что такова Господня воля — в столь юном возрасте призвать его к вечному блаженству. Но по причинам, которые скрыты от нас. Он не позволил крестить этого ребенка. Пятно первородного греха лежит на душе его, а потому место ей уготовано лишь в преддверии ада. И это еще одна тяжкая утрата — сознавать, что он лишен возможности созерцать славу Господню, и с этим еще горше смириться.
Мы сидим по ночам в тишине наших жилищ, задавая себе вопросы и надеясь на утешение, и приходим к мысли о том, что Бог в своем бесконечном предвидении, возможно, знал, что это дитя не сможет достичь спасения, и потому уберег его от адского пламени, от геенны огненной, уготовив ему место в преддверии ада.
Если жизнь несет в себе радость, то вместе с тем она несет и боль, и страх, и болезни, и печаль… И пусть нас утешит мысль, что этому ребенку не суждено было испытать страдания, какие испытываем все мы, и что смерть его явилась милосердием по отношению к нему…
Борн перевел глаза на паутинку седых тонких волос на голове священника, подумав, что ногти и волосы продолжают расти и после смерти. И это все, что происходит с нами после смерти, сказал он себе.
Могилу выкопали в дальнем, неогороженном конце кладбища, под высоким ветвистым каштаном. Поблизости не было ни одного креста.
Борн увидел глубокую яму с бетонными стенками и таким же дном. Наверное, это для того, чтобы земля не проседала, подумал он, когда гроб и тело начнут разлагаться. Гроб сверху накрывают бетонной плитой, а лишь потом засыпают землей. Поодаль лежал приготовленный дерн. Нет уж, решил он про себя, пусть лучше меня кремируют, когда я умру.
День стоял солнечный, жаркий. Борн подумал, что слова священника о предании праха земле тоже ложь, если вспомнить о бетонных стенках. Распорядитель, сопровождавший их, шепнул, что можно уходить, но Клер не шелохнулась.
— Я останусь до конца, — сказала она. Это было единственное, что произнесла она с тех пор, когда они ездили в бюро ритуальных услуг.
— Пусть будет так, как она хочет, — произнес Борн. Распорядитель подошел к служащему кладбища, они аккуратно завели веревки под маленький гробик и начали плавно спускать его вниз, в слишком большую для него яму. Сара шагнула вперед и положила на крышку гроба венок. Борн понимал, что она не сама это придумала, ей бы просто такое в голову не пришло. Несомненно, это идея Клер.
Он посмотрел на жену. Та ответила ему долгим, тяжелым взглядом сквозь густую вуаль. Борн отвел глаза и, как только крышка и венок из белых цветов исчезли из виду, резко повернулся и зашагал прочь.
Глава 18
Только спустя много дней, Клер позволила ему спать с ней в одной постели. Она обращалась к нему, но лишь для того, чтобы позвать ужинать, или узнать, какие ему брюки надо погладить. Продукты они покупали каждый раз в новом магазине, отказались от привозного молока, запретили Саре самостоятельно ходить в школу и провожали и встречали ее на машине. Ей больше не разрешалось и играть на улице. Возле дома постоянно дежурил полицейский автомобиль, но любая машина, замедлявшая ход в пределах видимости, вызывала тревогу.
Но ничего не происходило. И чем дольше так продолжалось, тем с большим страхом Борн ждал, когда в телефонной трубке снова раздастся тот самый хриплый голос. Он стал бояться телефонных звонков. Он пытался работать, но не мог сосредоточиться ни на чем. Это состояние было ему прекрасно известно — он неоднократно описывал его в своих романах.