Борн ступил на берег, опустился на колени и зачерпнул полные ладони холодной воды.
— А ее можно пить? — послышался голос Клер. Он сделал глоток и уже знал ответ. Вода была чистой и сладковатой на вкус. Зачерпнув еще раз, он сполоснул лицо.
В горах можно пить практически любую воду, главное, чтобы она была проточной и без пены. Основные неприятности начинаются весной, когда тают снега. В талой воде вам могут попасться красные водоросли, которые вызывают такие судороги, что вы решите, будто умираете.
Так он писал в одном из своих романов. Борн вспомнил об этом и улыбнулся.
— Иди, попробуй. — Обернувшись и увидев рядом с женой Сару, он добавил: — И ты иди сюда, маленькая, не бойся! Обе остались на месте.
— Для вас это странно, но этот ручей — совсем не то, что вы видели в городе. Ту воду я и сам не стал бы пить. Здесь же — совсем другое дело, поверьте.
Они опять не отреагировали. Тогда он опустился на четвереньки и полностью погрузил, голову в поток, смывая пот и пыль. Вода залилась в ноздри, и пока он отфыркивался и стряхивал влагу с волос, обе осторожно подошли и зачерпнули пригоршнями.
— Какой странный вкус, — произнесла Клер.
— Нормальный вкус чистой воды, без всякой химии, — ответил он.
— Но она же грязная! Тьфу! У меня скрипит на зубах! — выплюнула Сара.
— Это песок, ничего страшного. У тебя теперь будут грубые корма, — рассмеялся Борн.
— Что у меня будет?
— Да так, ничего. — Он улыбнулся. — Привыкай, другой воды здесь нет.
— А откуда она течет?
— С гор. Снег и дождь собираются в горах в озера, и из них берут начало ручейки, вот такие, как этот. — Он вспомнил о цепи озер, помеченных на карте, и добавил: — Ты скоро увидишь столько интересного, о чем и не мечтала!
— Папа, она сладкая!
— Ну вот видишь, распробовала, молодец. Но надо идти, у нас много дел, а скоро станет так темно, что мы ничего не увидим.
Он пошел впереди, нащупывая тропинку в зарослях. Густые сумерки искажали очертания предметов; поляна теперь казалась просторнее.
Он отвязал с седел три фляжки и протянул их дочери.
— Держи. Сходи к ручью и набери воды.
— Ты забыл их наполнить дома, когда складывал седла? — поинтересовалась Клер.
— Нет, просто я решил, что лишний вес нам ни к чему. Я был уверен, что здесь всюду есть вода. А кроме того, она бы за это время могла испортиться. Ты чего ждешь? — наклонился он к Саре.
— Я боюсь.
— Боишься идти одна?
Она кивнула.
— Бояться нечего. Здесь никого, кроме нас, нет. Если кто-то будет подкрадываться, ты услышишь его издалека и успеешь прибежать.
— А дикие звери?
— И их бояться нечего. Здесь могут появиться только олени и лоси. Медведи уже залегают на зимнюю спячку. Ну, шагай, у нас много дел, всем надо трудиться.
Посмотрев вслед удаляющейся дочери, он направился к своей каурой, чтобы расседлать ее.
— Распрягай остальных, — предложил он Клер. — Потом найди место, где мы будем спать, и отнеси туда седла. Мы их положим под голову.
— А ты не хочешь сначала заняться костром?
— Низкого костра. Только в самом крайнем случае.
— А как же готовить еду?
— А мы и не будем ничего готовить. Во всяком случае, не сегодня. Утром, если успеем, можно развести небольшой бездымный костерок… Но только утром. Вдруг им все-таки удалось раздобыть лошадей. Если они отправились за нами, свет костра может выдать нас. Нет, нельзя рисковать.
Они обменялись взглядами. Клер, поворачиваясь, чтобы заняться пегой кобылой, которая стала подавать признаки беспокойства, бросила уже на ходу:
— Что ты хочешь на ужин?
— Ну, выбор-то у нас невелик…
— Это верно. — Клер с трудом отпустила подпругу, сняла седло и поволокла его под дерево. Увидев вернувшуюся Сару, он похвалил ребенка и предложил теперь помогать маме.
Сам же снял моток веревки, притороченный к луке седла, взял за уздечку каурую и повел ее на соседнюю поляну.
Борн знал. Что есть три способа оставлять лошадей пастись на ночь. Можно просто привязать ее на достаточно длинной веревке, но если она что-нибудь почует в лесу и решит добраться туда — а ведь лошади так же любопытны, как и люди! — то будет рваться несмотря ни на что. Можно стреножить — в таком случае она сможет передвигаться по всей поляне, но, испугавшись, может переломать ноги. Третий способ заключался в том, чтобы привязать лошадь к достаточно длинному, но не очень тяжелому бревну, которое она могла бы таскать за собой, но не смогла бы уйти далеко в лес.
Вот для этого Борн и обшарил всю опушку, пока не нашел то, что требовалось. Накинув ременную петлю на шею каурой, он разнуздал ее и легонько похлопал по крупу. Лошадь потянула носом воздух, наклонилась, обнюхала траву и нехотя стала щипать ее.
Господи, я же забыл напоить ее, спохватился Борн на обратном пути. Двух других он уже сначала отвел к ручью, дал им напиться, а уж после этого привел на поляну и также привязал к бревнам. Потом пришлось сходить к ручью и с первой — не поить же ее из фляжки.
Борн огляделся. В разных концах темной поляны лошади тихо щипали траву, едва различимые на фоне леса. Время от времени они поднимали головы, принюхиваясь. Одна негромко заржала. С лошадьми все в порядке, подумал он, разве что запутаются к утру в веревках, но тут уж ничего не придумаешь. Он еще постоял, разглядывая животных. Скоро появится луна; ее еще не было видно из-за гор, но небо над головой приобрело характерное светло-серебристое свечение.
Вдруг он услышал сверчков. Удивительно, что они живут здесь, в этом холоде. Но это стрекотанье ни с чем не спутаешь. Борн глубоко вздохнул, зная уже, что изо рта идет пар, и направился к своим, чувствуя, как промокают от росы ноги.
— Вы еще не едите? — поинтересовался он, увидев под одним из деревьев смутно белеющие лица жены и дочери.
— Ждем тебя, — откликнулась Клер.
— Тогда еще минутку, — попросил он, спустился к ручью, набрал еще одну флягу, проверил, все ли в порядке, и вернулся обратно. — Я хочу вам кое-что сказать.