В начале восьмидесятых, разменяв пятый десяток, Андрей практически перестал писать и едва успевал посещать многочисленные банкеты, куда каждый мечтал залучить звезду. Большинство таких мероприятий сопровождались обильными возлияниями, после чего Андрея привозили домой в виде безжизненного тела.
Брезгливая Дина превратила свой кабинет в спальню и перенесла туда свою кровать. Переживая ранний климакс, она мучилась приливами, страдала от головных болей и частой смены настроения, окончательно поставив точку в интимных отношения с мужем.
Перестройку Рубахин встретил со значительно поредевшей шевелюрой, одутловатым, землистого цвета лицом и лишними тридцатью килограммами, осевшими как-то по-бабьи на бедрах и животе. Бурная река тиражей его книг превращалась в тоненький ручеек, пересыхавший под ярким солнцем новых экономических отношений, потому что народ как-то уж слишком быстро перестал интересоваться судьбой аграриев и сталеваров.
Материально Андрей прочно стоял на ногах, залогом чему был вполне приличный банковский счет, предусмотрительно открытый им во время поездки по дальнему зарубежью, но душевное спокойствие покинуло его раз и навсегда. По телевизору мелькали незнакомые лица, на прилавках появлялись новые книги с неизвестными фамилиями, жизнь неслась кувырком вперед, сметая советских кумиров как пыль.
Его больше не узнавали на улице, почти никуда не приглашали, об издании книг и говорить не приходилось. Слава, в лучах которой он купался долгие годы, растаяла как дым. Это было равносильно смерти.
Дина же продолжа держаться с обычным достоинством. Оно ей изменяло лишь изредка по вечерам, когда она пыталась внушить мужу, что пить в одиночестве дома да еще в присутствии дочери — это и есть то самое дно, которого он так отчаянно боится. Дина не изменилась ни на йоту, даже очереди за мылом не смогли переменить ее обычных манер. И у Андрея возникло подозрение, что жена никогда всерьез и не принимала его известности, а потому теперь так спокойно воспринимает все, что с ним происходит.
По ночам Андрей, терзаемый мучительным страхом, одиноко ворочался в постели и прикладывался время от времени к бутылке коньяку, поселившейся в секретере, на том самом месте, где он раньше хранил рукописи незавершенного романа. Днем он мотался по городу с грандиозными планами написать современнейший роман о том, что творится в стране. Но его нигде не принимали всерьез. В моду входили разоблачения, а его имя слишком тесно было связано с рухнувшим режимом.
Бессонные ночи, алкоголь и непривычная невостребованность привели к нервным срывам.
В голове Андрея царила странная путаница, временами наплывал туман, он плохо соображал в такие минуты. Пытался сидеть за столом, стучать на машинке. Но похмелье, страх и обида на весь мир плохие помощники в ремесле. В корзине прибавлялось смятых бумаг, в душе копилась желчь… И вот именно тогда появилась Ирочка.
Ирочка была дочерью друга и ровесницей Виктории. Ее принимали в семье как родную, особенно после смерти отца — крупного партийного босса. Дина корректно обходила стороной разговоры о смерти отца и того же требовала от послушной Виктории. Незаметно совала девочке деньги и талоны на колбасу.
Ирочка брала деньги, сдержанно благодарила и тихо ненавидела Дину за ее помощь. Отец Ирочки — крупный советский функционер — скончался от инфаркта, когда его пригласили в прокуратуру и предъявили объемистый том обвинений, откуда следовало, что он казнокрад и распутник. Он умер прямо на ступеньках прокуратуры, грузно рухнув лицом в бетон. Ирочка с матерью сдали казенную квартиру и переехали в грязную коммуналку. За два года перестройки они, непривычные к нищете, продали практически все мало-мальски ценные вещи и песцовую шубу матери заложили в ломбард. Так что девочке, привыкшей к определенному уровню жизни, терять было нечего, когда на очередные поминки к ним в гости заглянул Рубахин.
Старательно занимая Андрея разговорами, она дождалась, пока гости разошлись, чуть ли не насильно вытолкала мать на улицу, под дождь, и легко затащила Андрея в постель. После короткого вялого соития он тут же уснул, а Ирочка накинула халат и полночи просидела за столом, глядя в окно. Залучить Рубахина на ночь, насколько она помнила из разговоров родителей, было делом несложным. Но вот удержать… Да и не нужен ей старый любовник. Ей нужен законный муж со всеми вытекающими правами на имущество.
Утром она приготовила ему кофе с ликером, жаркое признание в любви, напирая на особенную любовь к его бессмертным творениям, и ушат брани, предназначавшийся завистникам, пытающимся лишить его заслуженной славы.
Все сказанное, помноженное на юный напор и персиковую кожу девушки, Рубахин принял как откровение. Это утро убедило его в том, что на свете существует справедливость, а также единственный носитель этой справедливости.