Волнуясь за вступивших в бой пограничников, Железнов и Карпов спешили за бегущими впереди ротами. Они поднялись на покрытый розовым клевером холм, и Железнов приказал здесь копать НП[2]. Карпов то и дело вглядывался вдаль, туда где за колокольней поблескивал Буг, досадуя, что из-за разрывов не слышно, как сражаются пограничники.
– Выбили их, что ли? – Потом бросил взгляд на бойцов, которые тоже смотрели туда, где находилась погранзастава, и крикнул: – Что вы встали? Копайте! – Хмурясь, он козырнул Железнову: – Разрешите действовать, товарищ полковник?
– Действуйте, действуйте! – стараясь быть как можно спокойнее, ответил Железнов.
Карпов торопливо бросился вправо, через речку, вслед за бежавшей к лесу ротой старшего лейтенанта Сквозного.
Переходя вброд реку, заморившиеся бойцы с жадностью пили воду. Кто черпал пригоршнями, кто – пилоткой, а кто, нагнувшись к воде, пил прямо из реки.
Железнов издали видел, как Карпов бегал вдоль фронта солдат, рывших окопы, суетился, размахивал руками, подгонял их. «Эх, неопытность! На сколько тебя хватит?» – подумал Яков Иванович. Ему хотелось по-отцовски взять Карпова за руку и увести к себе на НП.
Когда Карпов возвратился, окоп НП был уже вырыт, и Железнов через выемку в бруствере всматривался в сторону погранзаставы.
– Устали? – не поворачиваясь, бросил он Карпову. – Так нельзя суетиться, капитан. Вам ведь придется руководить боем!.. Отдохните-ка немного!
Карпов с недоумением и даже с недовольством взглянул на Железнова. Видно, про себя сказал: «Еще чего выдумал! Какой может быть сейчас отдых?..» В бой Карпов вступал впервые – и его волновало все: и этот неприятный посвист пуль, и беспорядочный артиллерийский обстрел, и неизвестность того, что произойдет в следующую минуту, и то, что в такой страшный момент его бойцы далеко от него, а ему хотелось быть рядом с ними, как на учениях и маневрах… Он так же, как и Железнов, напряженно смотрел туда, где залегла рота Сквозного. Что-то подозрительно поблескивало перед его правым флангом. Карпов заволновался еще больше. Он то говорил сам с собой, то словно порывался идти: ему казалось – Сквозной что-нибудь упустит и попадет в беду.
Когда же на опушке леса показались котелки вражеских касок, он закричал во весь голос:
– Смотрите, смотрите! Прямо в лоб Сквозному лезут! А он, сук-кин сын, зевает!..
Но дружная стрельба бойцов тут же прижала эти каски к земле. На некоторое время все кругом замерло. Первые дымки выстрелов повисли над утренним, умытым росой полем. Но вот из лесу выбежала еще группа фашистских солдат. И тут, как по сигналу, поднялись те, кого огнем своей роты прижал к земле Сквозной. Широкой полосой пошли они на роту Сквозного. Шли сгорбленно, безлико, выставив вперед каски, и стреляли как-то не по-русски: не с плеча, с откуда-то из-под мышки, целясь из странного, с коротким дулом оружия.
Яков Иванович стиснул зубы. Какое-то непреодолимое чувство вопреки рассудку толкало его туда, в гущу бойцов… Пальцы вдавились в бровку окопа. Собрав всю свою волю, он словно приковал себя к этому месту.
Бессильная злость охватила его, когда он увидел, что, вопреки его указанию «жалеть людей, врага уничтожать огнем», Сквозной бросился вперед и поднял роту в атаку. Блеснули штыки.
Солдаты в пилотках и выгоревших гимнастерках понеслись за своим командиром. Громовое «ура» заглушило стрельбу. Карпов от радости потряс кулаками и тоже что есть силы закричал: «Ура!»
– Неправильно!.. Очень плохо!.. – Железнов строго взглянул на него. – Сейчас нужно людей беречь! Понимаете вы это? А врага истреблять огнем, фугасами, гранатой! Бой ведь только начинается. Понятно?
– Понятно, товарищ полковник! – вытянулся Карпов.
Умом он это понимал, но отвага солдат вызывала в его душе ликование.
У леса, нарастая, гремело «ура». Гимнастерки советских бойцов врезались в гущу серых мундиров врагов. Они, словно неводом, охватили их и потеснили обратно в лес. Но из лесу уже хлынули новые цепи. Они заставили отступавших повернуть назад. И опять люди в касках, по-воровски скрючившись, паля из-под мышки, пошли на залегшую роту Сквозного. Их становилось все больше и больше. И рота Сквозного снова и снова поднималась в атаку.
Люди заметно таяли в этой схватке. Потери несли обе стороны. Наконец солдаты залегли: наши постепенно отползали в свои окопы, немцы – к лесу. Луг, дорога, зеленый косогор покрылись телами убитых и раненых.
Сдерживая охватившее его беспокойство, Яков Иванович сказал Карпову:
– Строго прикажите атак не вести и действовать так, как я велел!
– А если враг рвется вперед?! – не выдержав, крикнул Карпов. – Что же, в плен сдаваться или бежать?!
Глубокие морщины перерезали большой лоб Карпова, широкие темно-русые брови сдвинулись, сжались, и побелели его полные губы. Карпов старался понять Железнова, но не мог. Он не в силах был преодолеть того, что впиталось в его сознание за все годы солдатской службы. Будь он на месте Сквозного, он бы поступал так же! На учебе в поле, на маневрах, когда перед ним появлялся «враг», Карпов всегда бросался врукопашную и действовал стремительно, ловко, бесстрашно. Тому же он учил и своих подчиненных. Как же можно сейчас, лицом к лицу с настоящим врагом, поступать иначе?
Яков Иванович понял Карпова.
– Не сдаваться и не бежать, – сдержанно проговорил он. – Если враг атакует – косить его огнем и лишь в самом крайнем случае идти на него врукопашную.
Карпов круто повернулся к ходу сообщения и крикнул:
– Тарасов! – Перед ним мгновенно, словно из-под земли, вырос запорошенный землей старший лейтенант. – Беги к Сквозному канавой, а потом кустами. Смотри не высовывайся – срежут! Скажи ему, что я строго-настрого приказал: людей беречь, в атаку зря не ходить, стрелять до самого последнего патрона… Ясно?