Взяв список и карту, Железнов, в сопровождении другого кадровика, направился обратно к полковнику Пономаренко, чтобы, получив от него указание, ехать принимать отряд.
Пономаренко в это время разговаривал с незнакомым Железнову полковником, который только что подъехал сюда на машине. Он был направлен из какого-то центрального учреждения в штаб фронта и, не найдя его, возмущался сложившейся на фронте обстановкой.
– Безобразие!.. Разложение!.. Драпает весь фронт! Паникеры! Судить! Расстреливать надо! – брызгая слюной, распекал он Пономаренко. – Чтобы закрыть дыру прорыва, Генштаб вынужден был бросить на это направление «Пролетарку».[5]
Хотя полковник представлял почтенное учреждение, Яков Иванович все же не выдержал:
– Вам, товарищ полковник, не к лицу говорить так, по-обывательски. Не драпают, а сражаются. Геройски сражаются!
Москвич презрительно прищурил глаза:
– Вы, полковник, ослепли! Разве не видите, что творится?.. Бегут! Бесстыдно бегут!..
– Если смотреть с этого пятачка, – перебил его Железнов, – только так и скажешь. Но надо знать, кто бежит. Бегут сбитые на марше, еще не вступившие в бой, вторые эшелоны, резервы… Бегут разные там военкоматы и склады. Бегут призванные, но не дошедшие до своих частей бойцы… Бегут, конечно, и некоторые паникеры… Но наши дивизии первого эшелона не бежали и не бегут! Они дерутся насмерть, уничтожая вражеские войска в пять, в десять раз больше, чем теряют сами!.. Больно слышать от вас…
– Не разглагольствовать, а порядок наводить надо! – грубо оборвал Железнова полковник. – Суровый порядок!..
– Я тоже за то, чтобы наводить суровый порядок, – ответил Яков Иванович, холодно встретив злой взгляд полковника. – Ваше обобщение неверное и, на мой взгляд, вредное! Кто же, по-вашему, сегодня держит гитлеровцев у Слуцка, Минска и Полоцка? Ведь все еще держат и не драпают. А послушали бы, что говорят эти люди, – Яков Иванович показал на грузовик с ранеными: – Наши еще сегодня дерутся в Бресте – в крепости, дерутся в лесу за Гайновкой, на Немане и Щаре… Так что, наводя строгий порядок, не надо забывать о тех, которые, не щадя себя, воюют там, в окружении, без нашей помощи…
– Поменьше философствуйте, полковник, а лучше выполняйте приказ, – снова оборвал его москвич.
– Нельзя всех смешивать в одну кучу, – возразил Яков Иванович уже более сдержанно. – А тех, кто там сражается, – он решительно указал в сторону Бреста, – надо чтить, и их героизм передавать вот этим людям, – кивнул он в сторону колонны, шагавшей на передовую.
– Чудак-человек, – вскипел москвич.
– Не я чудак, а те, кто привел нас к такой катастрофе!..
– А ну-ка, повторите! Так кто привел нас к катастрофе?
Неизвестно, чем бы кончился этот спор, если бы Пономаренко не прекратил его. Извинившись перед приезжим, он объяснил ему, что должен безотлагательно, по приказу Наркома, поставить полковнику Железнову задачу, и отвел Якова Ивановича в сторону.
– Разве так можно? – укоризненно покачал он головой. – Зачем вы связываетесь?!
Позади скрипнули тормоза, гулко хлопнула дверца, и из легковой машины вышел плечистый полковник-танкист.
– В чем дело? – крикнул он. – Я еду к себе в дивизию!
Железнов узнал в танкисте старого друга и протянул ему руку:
– Александр Ильич, здравствуйте!
– А, чертушка, здорово! – обрадовался танкист.
– Товарищ Лелюков, – козырнув, обратился к нему подошедший Алексашин. Дивизию вы не найдете. Ее постигла печальная участь под Брестом… Поэтому вы назначаетесь в распоряжение коменданта обороны города Борисова товарища Сусайкова. – И, немного подумав, добавил: – Его заместителем.
– Значит, запехотили? – возмутился Лелюков, но вынужден был подчиниться.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Солнце, пробиваясь сквозь ветви деревьев, зайчиками играло на веранде, большим ярким пятном улеглось на постели; оно постепенно подползло к подушкам и наконец добралось до светлых Аниных волос. Как ни одолевал Аню утренний сон, она все же заставила себя подняться и, щурясь от солнца, потянулась. Хотела пощекотать подругу, которая спала рядом с ней, но пожалела: время было еще раннее. Смуглые щеки Веры рдели румянцем, пухлые губы чуть шевелились, словно что-то шептали во сне. Но вот ее пушистые ресницы приподнялись, и на Аню взглянули карие, еще совсем сонные глаза.
– Я проспала? – Вера сбросила одеяло и спустила ноги на пол.
Аня заглянула ей в глаза:
– А ну, расскажи, что ты сейчас видела во сне?
– Ничего особенного! Даже и не помню, – зевнув, ответила Вера и откинула за спину толстые плети своих каштановых кос.
– А мне показалось, ты что-то интересное видела во сне, даже с кем-то разговаривала. – Она села на кровать рядом с Верой. – У меня иногда такие интересные сны бывают, даже обидно проснуться!..
В дверях появилась Марья Васильевна, мать Ани.
– Все еще спите?.. – покачала она седой головой. – Вставайте скорее. Самовар уже давно на столе сердится и шумит.
Аня села перед настольным зеркалом причесываться, а Вера сунула ноги в тапочки, наскоро оделась и принялась заплетать косы.
– Признайся, Верочка, тебе Иван Севастьянович очень нравится?
– Да как тебе сказать… – запнулась Вера. И, стараясь уйти от прямого ответа, сама задала вопрос:
– А разве он может очень понравиться?
– Мама говорит, что он в тебя влюблен по уши, – засмеялась Аня, – даже хочет предложить тебе руку и сердце, но не знает, как это сделать.
Вера залилась румянцем: ей было приятно это услышать. Но, сама не понимая, почему так поступает, ответила резко, почти грубо:
– Пусть только попробует!.. Я его так отчитаю, что он после этого навсегда холостяком останется! – Заметив в глазах подруги недоверие, она покраснела еще сильнее и повторила слышанные от кого-то слова: – Он просто выхоленный маменькин сынок!..
На веранде воцарилось молчание. Аня не знала, как принять Верины слова – в шутку или всерьез. А Вера ждала лишь того, чтобы подруга поспорила с ней, сказала, что она несправедлива к Ивану Севастьяновичу и что он на самом деле хороший, умный, красивый…