– Довольно! – Рыжов выпрямился во весь свой гвардейский рост, и его лицо залилось румянцем. Румянец сравнял красные пятна на его лице – следы от ожогов, полученных в воздушном бою. – Эти вопросы решает командование, а не комсомольское собрание! – И прекратил прения.
Вера не выдержала, сорвалась с места и демонстративно ушла с собрания.
Девушки переглянулись: теперь комиссар закатит ей «на полную железку»! Они побежали за Верой и стали уговаривать ее извиниться перед Рыжовым. Вера этого не сделала и потом ходила как в воду опущенная, сама осуждала свой поступок.
Однако среди дня ее настроение опять резко изменилось. Произошло это после заправки самолетов, когда на аэродроме к ней подбежал Урванцев и, еле переводя дух, просто, без обычного балагурства задал ей вопрос:
– Вера, твое отчество Яковлевна?
Вера вспыхнула и, готовая услышать от него очередную насмешку, хотела уже было ответить: «Нет, Петровна!» – но, встретив сияющий взгляд Кости, увидела в его руках раскрытую газету и растерялась.
– Яковлевна, – ответила она.
– Отец твой полковник?
– Полковник.
– Тогда пляши! – Костя звонко хлопнул газетой по ладони. Вера потянулась к газете. – Э, нет. Пляши! – Урванцев спрятал газету за спину и, притопывая ногою, весело запел «Барыню».
– Это жестоко, Урванцев, – прерывающимся голосом сказала Вера. – Ведь я об отце ничего не знаю…
Костя виновато взглянул на нее.
– Прости, Вера Яковлевна!.. – И, развернув газету, громко прочитал вслух, подражая интонациям радиодиктора:
– «За образцовое выполнение боевых заданий на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество… наградить орденом Ленина полковника Железнова Якова Ивановича».
Вера вырвала у него из рук газету, прочла имя отца и бросилась Косте на шею.
– Спасибо, Костенька! Какой ты хороший!.. – Потом отстранилась от него и, крикнув: «Подожди меня здесь минутку!», побежала к себе в палатку.
Вернулась она, неся в подоле гимнастерки пачки «Казбека», «Дели», «Нашей марки», и все высыпала в руки Урванцева: – Вот, берегла для папы! Бери, пожалуйста!
Костя отказывался, совал пачки обратно, ронял наземь. Но Вера заставила его рассовать их по карманам, а что не поместилось, запихала ему за пазуху.
– Ну что ж… – благодарю. – Урванцев развел руками. – Откровенно говоря, это кстати. – Он распечатал пачку «Казбека», задымил и пошел к самолету. По пути Урванцев обернулся и помахал Вере.
Вера крепко сжала в руках газету. Ей казалось, что газета невидимыми нитями снова соединила ее с отцом, с семьей. Она взглянула на обозначенное в газете число и подумала, что прошло уже три месяца войны. И тут же вспомнила: ведь сегодня день ее рождения! Ей исполнилось ровно двадцать лет!
Вера хотела крикнуть об этом Косте, но он уже был далеко, на другом конце аэродрома, там, где среди кудрявых берез прятались от взора врага их самолеты.
Радостное известие об отце и день рождения Вера решила отпраздновать. Она попросила, чтобы каждая из девчат принесла свой обед, а сама купила в военторге колбасы, консервов, вина и конфет.
На обед пришли почти все свободные от полетов девушки эскадрильи: краснощекая южанка Валя Борщева, ярая волейболистка; стройная, веселая Гаша Сергеева, любительница игры на баяне; мускулистая, с загорелой, цвета меди, кожей спортсменка Нюра Остапенко, веселая певунья (что бы она ни делала, всегда тихонько при этом напевала); черноволосая, черноглазая Тамара Каначадзе, необыкновенно быстрая в движениях. Не хватало только Люси Астаховой, еще не вернувшейся из полета.
Вера постелила в тени берез на траве плащ-палатку, расставила на ней закуску и вино. Щи ели из котелков, а вино разлили по кружкам.
– Давайте выпьем, девчата, за исполнение наших желаний! – подняла Вера кружку с вином. – За то, чтобы нам стать летчиками-истребителями!..
Звонко чокнулись кружками.
– За то, чтобы летать на хороших самолетах! – Валя хлопнула Веру по спине. – А то на каких гробах летаем! Как «мессера» увидишь, так и к земле жмешься!.. Были бы у нас «миги», рванулись бы мы вверх…
– Куда бы это ты рванулась?.. – перебил ее Рыжов, который неожиданно подошел к девушкам. – Опять вы о том же? Эх, девчата, девчата, товарищи летчицы!.. А кто же вместо вас будет связь с фронтом держать? Почту возить? Командиров перебрасывать?.. Летать за линию фронта к партизанам?.. Она, видите ли, перед «мессершмиттом», как трясогузка, к земле жмется! – Рыжов взглянул на Валю. – А ты держи себя хладнокровно, не горячись. Вон Остапенко в пятницу сама «мессершмитта» прихлопнула.
– Так то ж не я, а вин сам прихлопнувся! – смутилась Нюра.
– «Сам»!.. – передразнил Рыжов Нюру и опустился на траву против Веры. – Не сам, а ты!.. Верно я говорю?
– Верно! – девушки зааплодировали. – Верно!..
– Разве это не геройство? – продолжал Рыжов. – «Мессершмитт» на нее в пике, – он занес руку выше головы и показал, как немецкий самолет пикировал на Остапенко, – а она не растерялась – и раз! – в сторону, – другой рукой он описал зигзаг и повторил это движение столько раз, сколько пикировал на Остапенко вражеский истребитель. – «Мессер» – в пике, а она еще ниже жмется к земле. Из пике он выйти не смог и вмазался в землю… А ты говоришь: «трясогузка».
Девушки захлопали в ладоши.
Тамара вскочила, подбежала к Остапенко и подхватила ее под мышки.
– Качать ее! – закричала она. Но Нюра вырвалась и укрылась за стволом старой березы. – Она, товарищ комиссар, своим спокойствием кого угодно в пике введет!.. – засмеялась Тамара.
– Спокойствие на войне, девушки, дело важное! Ведь преждевременная вспышка может вызвать ненужные потери. Комиссар взглянул на Веру и, заметив ее смущение, переменил разговор: – А по какому же это поводу вы здесь, а не в столовой обедаете? Да еще и с вином!..
– Вере сегодня стукнуло двадцать лет, – за всех ответила Гаша. – И она сегодня узнала, что ее отец жив и награжден как герой! – добавила Валя.