– Какой части? – спросил переводчик.
Филипп молчал.
– Я вас спрашиваю, какой части?
Пауза продолжалась не больше секунды.
– Нумер тшаст? – вмешался офицер. И старательно протянул: – Тша-аст?
Филипп не проронил ни звука.
Офицер кивнул врачу. Тот пощупал у Филиппа пульс, холодными пальцами раздвинул его веки и по-немецки сказал:
– Все в порядке.
– Битте, тшаст! – неожиданно гаркнул офицер.
Филипп невольно вздрогнул. Врач улыбнулся и подмигнул офицеру.
Филипп открыл глаза, обвел всех взглядом и приподнялся на локтях. Страшная ломота во всем теле и шум в голове валили его обратно на носилки, но он заставил себя удержаться.
– Вы из Акулова? – спросил переводчик.
– Из Акулова, – ответил Трошин.
– Тшаст! Тшаст! – снова заорал офицер.
– Я – воин Красной Армии. Что хотите делайте, ничего не скажу…
– Повешайт! – прохрипел офицер.
– Вешайте! Для меня один конец…
– Завтра мы будем в Москве. Поэтому зря упрямствуешь! Подумай и выбирай: смерть или свобода? – сказал переводчик.
– В Москве вам не бывать. Наши не пустят…
– Фанатик! – вскипел переводчик.
– Коммунист! – выкрикнул офицер и, схватив Филиппа за грудь, подтянул к себе.
– Я беспартийный… Но рад, что вы меня за коммуниста признали.
– Weg nehmen!..[9] – Офицер толкнул ногою носилки.
Вечером Стропилкина снова вызвали в штаб. За столом сидели тот же белобрысый офицер и переводчик. Офицер встал и жестом руки пригласил Стропилкина сесть.
– Битте, господин Штропилкин!
Найдя для ответа подходящие немецкие слова, Стропилкин вытянулся во фронт:
– Гутен таг, господин капитан.
– Садитесь! – стараясь быть помягче, сказал переводчик. Стропилкин примостился на краешке складной табуретки. – Немецкое командование решило удовлетворить вашу просьбу и направить вас в тыл на строительство.
– Данке, данке!.. – Стропилкин на радостях вскочил и, сразу исчерпав свой запас немецких слов, стал усиленно жестикулировать.
– Однако командование просит вас перед отъездом переговорить с пленным Ивановым. Узнать у него, какие силы держат Акулово, что там у них в тылу.
Глаза Стропилкина растерянно забегали.
– Но это, извините, будет предательство!.. Я шел к вам с другими намерениями… Прошу передать господину капитану, что с точки зрения международных законов…
Все, что говорил пленный, переводилось быстро и точно. Наивная тирада Стропилкина вызвала у белобрысого капитана улыбку. Обхватив руками колено, он раскачивался на табуретке, мысленно потешаясь над наивностью своей жертвы: «Вот идиот! Сдался в плен и думает отдыхать!..»
Он поднялся и похлопал Стропилкина по плечу. Стропилкин вскочил и угодливо улыбнулся.
– Ничего, со временем будет хорошо служить! – усмехнулся капитан и сказал переводчику: – Продолжайте!
В конце концов Стропилкин согласился кое-что узнать.
– Но только, умоляю вас, таких поручений мне больше не давайте, – упрашивал он переводчика, и угодливая улыбка не сходила с его губ. – Поверьте, ведь это похоже на шпионаж…
– Мы это понимаем! Но нас заставляет необходимость. – Переводчик пожал плечами.
Солдаты привели Стропилкина к покосившейся бане. Часовой распахнул дверь и осветил помещение электрическим фонарем.
Пахнуло сыростью и запахом гнилых досок. У полка на соломе лежал закрытый каким-то рваньем человек в солдатской гимнастерке. Из-под лохмотьев высунулась голова в марлевой повязке. Воспаленные глаза человека щурились от света.
Стропилкин шагнул через порог.
– Добрый вечер! – сказал он.
– Что ж тут доброго? – Трошин снова опустил голову на солому. – Ты… кто будешь? – заикаясь, спросил он.
– Я? Воентехник Московской зоны обороны Стропилкин.
– Как сюда попал?
– Так же, как и вы.
– Раненый?
– Контуженый, – соврал Стропилкин.
– Контуженый? Плохо. Проклятая контузия… Эх, если бы я не был контужен… – Филипп хотел еще что-то сказать, но удержался. – Покурить не найдется?
– Есть! – Стропилкин обрадовался, что разговор сразу завязался так непринужденно, торопливо достал портсигар и зажег спичку, пряча огонь в кулаке. – А вы откуда?.. Какой части, товарищ?
Трошин, чуть слышно, заикаясь, ответил:
– Вас, товарищ, я не знаю… Вот настанет утро, поглядим друг на друга и поговорим… А сейчас – спать!.. У меня все тело ломит и голова трещит.
Стропилкин поежился, покряхтел, для видимости немного постонал, потом снова зажег спичку и, сочтя полок более удобным для себя местом, расстелил там солому и улегся.
«Устраивается как дома», – с неприязнью подумал Филипп.
Трошин не мог спать, он все время строил планы побега. Первый план был совсем наивен: постучаться в дверь и, когда часовой ее откроет, ударить его и броситься в ночную тьму. Но от этого пришлось сразу же отказаться: часовой один открывать не будет, вызовет разводящего. Потом в голову пришла другая мысль: выкрасть у Стропилкина спички, поджечь баню и, воспользовавшись суматохой, бежать. Но и это не годилось: во время пожара неминуемо выставят оцепление…
Теперь у него созрел новый план. Вокруг него деревянный пол, но, может быть, там, под полком, где спит этот прибывший, земля?..
Пересиливая боль в теле и головокружение, Филипп перевернулся на живот и, как мог далеко, вытянул руку… Земля!.. Так и есть. Что, если подкопать?.. Но чем?.. Он приподнялся и пополз на четвереньках, ощупывая все вокруг руками и надеясь найти хоть что-нибудь подходящее… Так он обшарил почти всю баню, но ничего не нашел. «Копать руками? – подумал Трошин. – Нет, невозможно…» Он сел, прислонясь спиной к каменке, и задумался.
Опираясь на каменку, Филипп стал подниматься, но камень над топкой вдруг зашатался. Филипп вздрогнул, ему показалось, что часовой услышал шорох. Но за дверью было тихо, только где-то далеко похрустывали по снегу шаги, они то удалялись от двери и замирали вдали, то начинали приближаться. Филипп опустился около топки на колени и стал засовывать злополучный камень на прежнее место, он нащупал там железную перекладину. «Железо?..» – обрадовался он и, словно опасаясь потерять, схватился за железину обеими руками. Потом, найдя способ, как бесшумно высвободить ее, стал потихоньку снимать лежавшие поверх нее камни и осторожно клал их в топку. Сердце стучало. Кровь шумно билась в висках.