– Кто там? – хрипло спросил он, подняв железку и держа ее наготове.
– Свои! – отозвались из темноты.
– Подходи один! – стараясь сдержать дрожь в голосе, потребовал Филипп и на всякий случай встал за дерево…
– А ты оружие брось!
– У меня оружия нет.
– Кто ты такой? – спросил подошедший почти к самому дереву неизвестный человек.
– Красноармеец я, бегу из плена… А вы кто будете?
– Местные. Советские люди…
Филипп вышел из-за дерева, бросил железку и, зарыдав от радости, прижался к этому человеку, ощущая на своем лице его заиндевевшую бороду.
– Ну полно, браток, полно… Идем, отведу тебя к нашим. – Обхватив его за плечи, старик похлопал Филиппа по спине. – Да ты, браток, никак без одежонки, в одной гимнастерке?.. – Он быстро снял с себя полушубок и накинул его на плечи Филиппу. – Ну идем скорей!
У Филиппа перед глазами появились зеленые круги, он прошептал:
– Не могу… – и потерял сознание.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
В удобном особняке вдали от боев командующий группировкой гитлеровских войск, наступавших на Апрелевку, после утреннего кофе принимал своего начальника штаба. Он читал подготовленное тем донесение высшему командованию.
– А вы уверены, что завтра мы будем в Москве? – спросил командующий у начальника штаба.
– Уверен! – начальник штаба вздернул голову вверх. – Сегодня мы возьмем Апрелевку. Еще одно небольшое усилие – и мы в Москве!
Однако командующего тревожило то, что, встретив перед Апрелевкой сильный огонь противотанковой артиллерии, танки застопорились.
– В донесениях, генерал, нужно быть осторожным, – сказал он. – Яхрома и Тула нас многому научили! Подождем и лучше порадуем фюрера завтра. – И он решительно вычеркнул фразу: «Завтра будем в Москве». А перед словами: «Сегодня ввожу в прорыв еще танковую и пехотную дивизии, наношу удар на Москву вдоль Брянского шоссе и окружаю 5-ю и 33-ю армии большевиков» – на всякий случай дописал: «Перед Апрелевкой мы встретили сопротивление танков и пехоты…» Потом вопросительно посмотрел на начальника штаба. – Я думаю, лучше добавить: «отходящих войск красных». Как вы думаете?
Начальник штаба одобрительно кивнул головой, и командующий сам вписал эти слова.
– Ничего! – сказал он, подписывая донесение. – Я уверен, за Москву мы ведем последний бой. – Прищурившись, он посмотрел вдаль. – Надо внимательно следить за выдвижением дивизий!
Когда дверь за начальником штаба закрылась и в кабинете наступила полная тишина, командующий сел в кресло-качалку и прикрыл усталыми веками глаза. Ему представилось, что он уже в Кремле и с дворцового балкона смотрит на Москву. «В Москву нужно въехать торжественно… – мечтал он. – Предварительно остановиться на окраине, а уже оттуда – прямо в Кремль… Недурно было бы найти русских звонарей, чтобы они при входе наших войск в столицу ударили во все колокола». Его фантазия на этом не остановилась, и командующий вслед за этим представил себе бал в Кремле, разговор по прямому проводу с Гитлером, заключение мира. А там – триумфальное возвращение в Берлин.
Слушая веселое потрескивание дров в печке, ощущая приятное тепло огня, командующий в своих мыслях опередил действительные события, разнежился в своем глубоком кресле и забылся…
Однако мечты разлетелись как дым, когда память напомнила последнюю директиву Гитлера. Опасаясь повторения событий 1812 года, Гитлер требовал, чтобы войска только подошли к кольцу окружной дороги. Эту линию не должен был без приказа свыше перешагнуть ни один немецкий солдат. «Ни один немецкий солдат…» – горестно повторил командующий, и это вернуло его к действительности. С торжественным въездом в Москву нельзя было торопиться. Это огорчало командующего, но он подумал о том, что передовые части должны вот-вот подойти к окраине Москвы, а их не удержишь!.. И это снова вернуло ему хорошее расположение духа.
– Ну, чем порадуете, генерал? – спросил он, когда начальник штаба снова вошел к нему в кабинет.
– Плохие вести, – сказал начальник штаба и подал ему донесение. – Русские ударом на Головеньки с севера и с юга на Наро-Фоминск закрыли фронт.
– Что?.. – Командующий вскочил с кресла. – А наши войска?
– Остались там…
Командующий скрипнул зубами. На его побледневшем лице заметно синели губы.
– Этого не может быть!.. – крикнул он.
– Отрезали встречными ударами… Прежде чем доложить вам, генерал, я проверил дважды!..
– Откуда же у них, проклятых, такие силы? – Командующий скомкал карту и ударил ладонью по столу. – Нет у них сил!.. Нет!.. Нет!.. И быть не может!.. – Немного успокоившись, он сказал: – Прав фюрер, что требует снести Москву с лица земли, а ее проклятое большевистское отродье отправить по этому адскому морозу за Урал, в Сибирь!..
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Сменив дивизию генерала Бегичева, дивизия полковника Железнова заняла фронт перед стыком двух гитлеровских пехотных дивизий. Армия генерала Говорова, в которую она входила, готовилась к контрнаступлению. Взаимодействуя с конным корпусом Л.М.Доватора, ей надо было нанести своим правым флангом удар на Терехово и Рузу. А затем повернуть на юго-запад и вместе с войсками армии генерала Ефремова, находившимися под Наро-Фоминском, окружить войска можайского плацдарма 4-й гитлеровской армии, уничтожить их и овладеть городом Гжатском.
Чтобы помешать отступлению вражеских войск, командующий фронтом на правом фланге армии решил ввести в рейд гвардейский кавалерийский корпус Доватора.
Готовя свои части к решающему сражению, Железнов все время находился на переднем крае и вместе с командирами полков и начальниками родов войск изучал расположение противника, прикидывал в уме возможные решения поставленной перед ним задачи.
Сегодня он предполагал весь день провести в полку Карпова, побывать в ротах, находящихся на передовой. Этот полк особенно беспокоил Якова Ивановича. Раненый Карпов лежал в медсанбате, и полком командовал его заместитель – жизнерадостный, храбрый, но беспечный майор Белкин, мечтавший стать летчиком или партизаном. До самых сильных морозов он ходил в сапогах и фуражке набекрень, и только лютая стужа заставила его надеть валенки и шапку.