Командиры с недоумением посмотрели друг на друга, как бы спрашивая: почему не сообщают о начавшемся контрнаступлении?.. Неужели неудача?..
– Немецким войскам нанесен большой урон в технике и живой силе, и наши продвинулись вперед… – повторил сообщение Хватов. – Значит, началось!..
– Контратаки – это не контрнаступление, – перебил его Куликов. – Понимаешь ты, комиссар!.. Сейчас солдату хочется радостного сообщения, ему надо почувствовать, что весь народ поднялся…
– Народ-то поднялся, да, видимо, неудача, – с досадой сказал Добров. – Как сказать это бойцам? Ведь они одним взглядом насквозь прожгут. – Он перевел взгляд на Хватова. – Солдата ободрить надо! Вот что!..
– Обязательно надо! – ответил Хватов.
– Чем же?.. Этой никудышной сводкой?!
– Сводкой и живым словом. Живым, добрым и не вызывающим сомнения. Фронт тронулся, и мы идем вперед!
– Так и будем бойцам говорить, друзья, – поддержал комиссара Яков Иванович. – А теперь, товарищи, объявляю перерыв на ужин.
Все вышли в переднюю половину избы и там еще долго спорили между собой.
– Посиди со мной, – задержал Железнов Хватова. – Ужин принесут сюда.
Хватов сел на табуретку и стал на бумаге набрасывать план своего выступления на совещании секретарей парторганизаций в полку Дьяченко.
Ему хотелось вытянуть этот полк на уровень полка Карпова.
Железнов нагнулся над картой. Хватову не писалось. Он то и дело заглядывал в листок бумаги, куда Железнов, подумав, наносил какой-нибудь тактический знак. Хотя Фома Сергеевич и не был искушен в решении больших вопросов военной тактики, но все же достаточно в ней разбирался. С интересом ожидал он, чье же предложение примет Железнов. А тот, задумавшись, даже, видимо, забыв о присутствии Хватова, водил пальцем по карте, словно прощупывал на ней каждый штрих, чертил карандашом и время от времени ронял ничего для Хватова не значащие слова: «А что, если здесь?.. Может быть, все-таки лучше так! Конечно, так!..» Чистый лист бумаги постепенно покрывался скобками, стрелами, кружками. По расстановке этих значков Фома Сергеевич наконец понял, что комдив решил не так, как предлагал Бойко, и не так, как Добров, а по-своему – нанести удар правым флангом.
В голове этого направления Железнов поставил знак, обозначающий полк Дьяченко, а за ним скобку – полк Нелидова. Энергичная стрела шла от него в сторону несколько правее Рузы и пунктирная – в сторону полка Карпова. На овал, изображающий полк Карпова, было направлено несколько стрелок. Одна жирная перекрывала несколько линий – траншей, что означало глубокую контратаку гитлеровцев. Разглядывая квадратики, вынесенные Железновым за передний край, Хватов понял и задачи артиллерии.
Непонятен был ему только ряд заштрихованных, расположенных на левом фланге полка Карпова полосок и скобок, намеченных там, где располагался тыл дивизии. Когда Железнов отложил карандаш и потянулся за папиросой, Хватов спросил об их назначении. Яков Иванович отозвался не сразу.
– Погоди минуточку… Сейчас… – сказал он, закурил и помахал спичкой, чтобы погасить ее. – Сейчас… – Циркуль в его руке заковылял по карте.
Чтобы не мешать Железнову, Хватов решил выйти в соседнюю комнату, где слышались голоса Доброва и Куликова, но Яков Иванович остановил его:
– Не обижайся, Фома Сергеевич! Признаюсь тебе, как другу: сложная задача поставлена дивизии!.. Не потому, что ее сложно выполнить, а потому, что я, штаб, командиры полков впервые решаем задачу на прорыв, да еще во взаимодействии с конницей, причем конница на нас не работает. Ведь мы привыкли обороняться. Приобрели оборонческий навык, недаром Добров обзывает нас «окопниками». А тут, друг мой, не оборона и даже не обычное наступление, а контрнаступление, да еще в зимних условиях. Снег, как выражается Добров, до пупа… И кругом леса. Вот, читай, что говорит об этом командарм: «Тщательно продумать организацию взаимодействия и материального обеспечения на всю глубину операции». Это, дружище, серьезное дело. Но главное в том, чтобы наши «окопники» дружно поднялись, дружно ударили и пошли без остановки вперед. Все, Фома Сергеевич, решают смелость и наступательный дух людей. И многое здесь зависит от тебя, от парторганизации…
– В людях, Яков Иванович, не сомневайся! – сказал Хватов. – Им только дай сигнал!.. Все наши политработники и коммунисты сейчас в полках и на передовой.
За ужином Яков Иванович рассказал Хватову о плане, который он наметил. Их разговор перебил приход Доброва и Бойко. Они все еще продолжали свой спор. Следя за ними, Куликов подзадоривал Доброва:
– Ну и порядки, Иван Кузьмич, пошли!.. Накось, майор и спорит с самим полковником!.. Да не о чем-нибудь, а о диспозиции.
Добров уничтожающе взглянул на улыбающегося Куликова и уселся за стол с видом оскорбленного достоинства. Когда же Бойко также сел рядом с комдивом, Добров поморщился, он не переваривал начальника штаба, считая его выскочкой.
У Доброва был свой взгляд на продвижение по службе. Он полагал, что для этого «нужно не один пуд соли съесть и основательно потереть лямку в нынешней должности», и всегда в пример приводил самого себя. «Прежде чем получить эскадрон, я двенадцать лет в должности комвзвода протрубил, – говаривал он. – А должность начальника полковой школы получил только на двадцатом году службы».
Железнов заметил хмурый вид Доброва и осведомился с добродушной улыбкой:
– Чем вы, Иван Кузьмич, недовольны?
Добров ответил не сразу: он раздумывал, с какой целью задан ему этот вопрос. Больше всего Добров боялся, как бы Железнов не взял Бойко под защиту.
– Есть основание, товарищ полковник, – уклончиво ответил он, покручивая свой ус.
– Какое же?
– Я лично против предложения начштадива. Майор Бойко все еще живет настроениями обороны и поэтому исходит из принципа «как бы чего не вышло». А я считаю, – Добров стукнул ладонью по столу и поднялся, – что нужно наносить мощный и решительный удар одновременно всеми силами!