Испытание

Антон Дубинин Испытание

Пусть душа ищет света, следуя за светом.

Св. Бернар.

Шел друг, чтобы рассказать господину своему, сколь тяжкие труды переносил он за любовь свою и как умирал он, когда нашел своего господина за чтением книги, где записаны были все дарованные другу страдания и все милости за любовь к господину своему.

Раймон Луллий.

Глава 1. Свет Грааля

…Госпожа моя любовь,
Что же так бледна,
Что же, руки опустив,
Смотришь в ясный свет?..
Он уехал за огнем,
И над ним одна
Беспокойная звезда
В небе чертит след.

Госпожа моя печаль,
Что же сад в снегу,

Что же дом твой ныне пуст
И в постели снег?..
Кто огонь разводит на
Дальнем берегу,
Чей спокойно-юный взгляд
Обращен наверх?..

Кто же эта дева с ним
В сумрачном плаще,
Чья холодная рука
Перекрестит в бой?..
То ли святость, то ли смерть
На его мече
Свой оставит легкий знак,
Схожая с тобой.

Этой деве имя — смерть,
Чьи объятья — грусть,
Ей повязывать свой шарф
На руку его.
Кто в купели был крещен,
Кто сказал «вернусь»,
Тот не видит на земле
Больше никого.

Госпожа моя сестра
Ледяных цветов,
Где же яркий твой огонь,
Где твое тепло?..
Ночь стоит к окну лицом,

В ней угаснет зов —
Он уехал в те края,
Где сейчас светло.

Госпожа моя печаль,
Дверь открой и жди —
Он объявится, смеясь,
На рассвете дня
Может быть, пробит доспех
На его груди,
Может быть, в крови седло
Серого коня.

Может, в волосы его
Зимний отсвет лег,
Может, видел он в пути
Бога самого.
Может быть, в его глазах
Свет Грааля сжег
Все, что видел до сих пор
Смертный взгляд его.

Журавли летят домой
— Год весною мерь —
Свет высoко над землей,
И в тени пути.
Знанья смоет первый дождь,
Но откроешь дверь,
Госпожа моя любовь,
Чтоб ему войти.

1

…Он застонал и перевернулся на спину. Чувствуя себя тяжелобольным, разлепил глаза.

Опять снилась Мари. И опять — так же, те же сладострастные радости ночь напролет, чтобы наутро, сквозь пелену горячего, не прошедшего еще восторга и жара узнать новый жар — удушающие волны стыда. Господи, неужели же я — такой? Избавь меня от этого, прошу Тебя… Я себя презираю.

Кретьен сел в постели, спутанные черные волосы завесили все лицо. Щеки его горели. Как же все напрасно… Мари, Мари, возлюбленная, только что она была здесь, и только что в очередной раз он предал своего сеньора и своего Господа. То, что это был только сон, не имеет значения. Он же все прекрасно помнил и во сне, и приходилось выбирать точно так же, как выбирают въяве… Пальцы все еще помнили шелковый жар ее кожи, плоть горела, он слегка дрожал от радости. Проклятье, когда же это кончится?.. Может, ему попалась какая-нибудь заколдованная кровать, может, попросить Филиппа о другой спальне?..

Кровать была очень хороша — широкая, удобная, с шелковыми занавесями. Одеяло — горностаевое. И дело не в ней, не в ней — первый-то раз Мари приснилась ему на жутчайшем постоялом дворе, где на полу вповалку спало человек десять простолюдинов… Нет, вину свалить не на кого, просто ты, Кретьен — великий грешник. И одолевают тебя плотские искушения. По этому поводу хватит мозолить ладони, потирая без конца виски, — просто встань и пойди исповедуйся. К исповеди, и быстро.

…Но внутреннему взору Кретьена представилось выражение лица замкового капеллана, которому предстоит выслушать ту же историю в пятый, не то шестой раз — и его здорово скрючило. Нет уж, не надо… Он словно бы увидел, как брови внушительного белоснежного священника ползут вверх, изумленно изгибаются: «Как, сын мой… Опять то же самое?..» То есть он может и не сказать ничего подобного, но подумает, черт возьми, подумает непременно… «Да, отец Блез, вот такой я урод. А ваш совет получше молиться перед сном и обращать помыслы все больше к божественному почему-то не помог в очередной раз — наверно, он рассчитан на хороших христиан, и только…» И каноник, огромный, полнотелый, похожий на белую тучу, с горя выдумает какую-нибудь позорную епитимью — самобичеванье там или публичное покаяние… Нет, не судьба сегодня Кретьену исповедаться.