Выбрать главу
Сколько тщетных слов мной растрачено — Не за все ль еще мне заплачено? Сколько тщетных дней мне отмеряно — Но вернется ль один, мной потеряный?
Увы вам, земли без воздуха, Увы мне, поиск без роздыха. Срастется ль то, что разорвано, Исцелится ль то, что изранено? Лишь умелой рукой будет собрано, Только чистой рукою исправлено. Мне же было б дороже золота Съединить то, что мною расколото. Что содеяно, то содеяно, Что взросло, значит, было посеяно, Но, с добром человечьим несхожее, Велико милосердие Божие.
Я в разных краях блуждал, В битвы я вступал, и в лесах плутал, Лишь пути назад, в светлый Монсальват, Вновь Господь обрести мне не дал. Где только я не бывал, В кельях я живал, в замках ночевал, Но лишь Грааль, о моя печаль, Сердцу жизнь в тех скитаньях давал. Теперь я сир, и не мил мне мир, Сердцем стал я наг, в нем молитвы нет, Кроме сей одной — чтоб в тюрьме земной Не причастным стать — хоть узреть тот свет.
…Мне же было б дороже золота Съединить то, что мною расколото. Только мудрой рукою отмеряно, В землю вылито золотС вино. Упасется ль тот, кто потерян был, Кто исправит то, в чем виновен он? Чтобы стало явным — сокрытое, Чтобы стало ясным — забытое. Что разбито — срастается, Что блаженно — то прежним останется. Ведь, с добром человечьим несхожее, Велико милосердие Божие…
   *** «…Но Персеваль в печали был, Что Бога сильно оскорбил; Он пред отшельником в смятенье В слезах повергся на колени. Смиренно руки он сложил И наставления просил, Большую в том нужду имея. И праведник, его жалея, В грехах покаяться велел: Без исповеди он не смел Дать Персевалю отпущенье, В грехах ему судить прощенье…»
(Кретьен де Труа, «Персеваль»)
1

…Наверное, придется заехать в Труа, хотя это вовсе не по пути. Попросить, как ни жаль, денег у мессира Анри. Плыть, кстати, можно и из Бретани, но на корабль в любом случае нужны деньги. Если, конечно, не наняться гребцом.

И не то что бы Кретьену так уж не хотелось наниматься гребцом… Ему, признаться, последнее время стало безразлично — гребец ли он, или рыцарь, или модная знаменитость, великий поэт. Сейчас он был настолько самим собой, что ничто не могло этому помешать. Просто… Он хотел еще раз заехать в Шампань. Хотел увидеть графский замок, и мощеные улочки Труа, и церковь Сен-Жан-дю-Марше, в которой Этьенет когда-то пристал с вопросом к священнику, и серые воды Сены — и Анри. И… ее, ту, от которой он уехал. Кретьен бы рассказал ей обо всем, она бы назвала его — Наив, и благословила бы в дорогу. И даже если после этого они никогда не увидятся более, все стало бы хорошо.

У Этьена-то деньги были. Ему их дал Оливье — из общинных сумм, немало удивив тем обоих пилигримов, — причем довольно много, наверное, около десяти серебряных марок. Суммы хватило бы на обоих друзей, чтобы раза два переплыть Ла-Манш туда и обратно; но Кретьен, который прекрасно об этом знал, однако собирался умалчивать это откровение — для того, чтобы завернуть с дороги в Труа, вовсе не по пути — требовалась объективная причина.

С собою, кроме одежды и вещей повседневной надобности, поэт вез кольчугу. И меч, его длинный рыцарский меч, оставался у пояса.

В лесу близ города Альби двое странников напоролись на разбойников. Тех было человек десять, и драться казалось бесполезным — тем более что Кретьен был без доспеха, а Этьену и вовсе запрещало драться его послушание. А что же тут поделаешь?..

Этьен гордо выпрямился, раздувая ноздри, и рек:

— Вы осмелитесь поднять руку на Доброго Человека?..

Главный из разбойников, рутьер с рябью оспы на щеках, виновато переминался с ноги на ногу, но поводьев Этьенова коня не отпустил. Понятно, неловко ему, конечно, да и катары — люди почитаемые, однако есть-то надо… Юноша некоторое время смотрел сверху вниз, ноздри его трепетали. Кажется, ему очень хотелось рутьера двинуть между глаз, невзирая на последствия… Кретьен внезапно понял, почему Этьену необходим, просто обязателен таковой обет — не причинять вреда. Потому что он очень легко теряет голову.