— Не поедешь.
— Извините, сир, — в голосе мальчика зазвенела хотя детская, но уже стальная обида. — Вы сами посвятили меня в рыцари. Теперь мы равные, и вы не должны мне приказывать.
— Хм… Гм… Но я старше. И я согласился тебя сопровождать не за тем, чтобы…
— Тем более, сир, вы только что меня посвятили, и по обычаю должны исполнить любое мое желание.
— Что-то не слыхал я о таком обычае.
— Все о нем слыхали.
А говорит маленький ушлый нахал так, будто это и правда бесспорная истина! Не может быть, чтобы он врал.
— И что же, ты теперь желаешь поехать вперед?
— Нет, сир Га… кретьен, мое желание я пока оставлю при себе. А вперед поеду просто так.
Господи, избавь Ты меня от него, взмолился седой рыцарь, возводя очи горИ. Или пусть я хотя бы за него не волнуюсь. Какое мне дело до этого парня, который совершенно обычно говорит по-французски, однако же утверждает, что он — сын невесть какого островного короля… Он не похож на Этьена. А если бы и был похож — тем более, не следовать же словам демона из того ужасного сна, не искать же себе нового… Я устал, Господи. Я хочу уйти. Я не хочу служить кормилицей при невесть чьем дурном ребенке, который в детской гордыне своей считает, что дело рыцаря — всюду совать свой нос в поисках дурацких приключений!
— Делайте, как знаете, сир Мелиас. Но я на вашем месте не обгонял бы старшего, потому что так будет безопаснее.
Светловолосый дурак только головой тряхнул. И сжал ногами бока своего ухоженного красавца-коника. Даже шпор нет пока у мальчишки — пусть ему отец-король шпоры надевает, я тут ни при чем, не свои же ему отдавать…
Мелиас ускакал, оставив Кретьена с мертвым рыцарем на коне и с белым чужим щитом за плечами. Невольно оказавшись погребальным эскортом для человека, даже имени которого не знаешь (надо спросить мальчика… Как-то не сложилось…), галопом не поскачешь. А жаль. Будем надеяться, здесь нет никаких развилок и я не собьюсь с пути. Что ему делать ночью в совершенно незнакомой Бретани без провожатых, только со знатным покойником на лошади в поводу?.. А ведь я этого человека помчался спасать — и не спас. Одно утешение — может, тот злодей с белыми флажками и оруженосца бы решил прикончить, да не успел… Интересно, зачем он напал на хорошо вооруженного рыцаря — чтобы потом удрать от Кретьена, у которого даже копья-то не было?
…Этьен мой, Этьенет. Опять ты. Я буду думать о тебе, можно?.. О том, как ты хохотал над всякой ерундой, дразнился дурацким Пышным-Задом, задирал нос… Почему я не с тобой, где бы ты сейчас ни был, почему я даже не похоронил тебя — зачем я еду сейчас по дороге непонятно куда, везу незнакомого покойника, мучаюсь голодом — голодом тела и сердца?.. Зачем я позволил тебе уехать одному?..
(Мы будем свободны, Кретьен… Мы уже свободны.)
…свободны. Плавный ход мыслей прервал громкий крик. Шум, треск. Там, впереди. Что-то случилось, стычка.
(Ты же знал, знал, что нельзя его отпускать! И позволять кому-нибудь приближаться к себе не до конца. Скорей, болван! Скорей, скорей, чтоб тебе сдохнуть!..)
Второй раз за день (прости, верный конь) он вонзил шпоры в бока Мореля. Отшвырнув поводья «погребального» коня, на ходу перекинул вперед щит. Но было уже поздно.
…Мелиас валялся поперек дороги; в кольчуге слева, где-то меж ребрами — здоровенная кровавая дыра. Арабский белый конь, весь в крови — наверное, Мелиасовой — еще бил ногами по воздуху, но, похоже, был уже мертв. Наверное, сломал спину при падении — тонкие косточки у этих коньков…
Кретьен спешился, задыхаясь, будто мчался он, а не Морель; бросился на колени рядом с новопосвященным рыцарем. Недолго ты, Мелиас, пожил в новом высоком звании, чума на меня…
Но тот, как ни странно, еще оставался жив. Открыл карие помутневшие глаза, и даже губы шевельнулись. Кретьен чуть не расплакался от облегчения. — Живой?.. Я же говорил — не езди ты, дурень, этой дорогой…
Брови Мелиаса чуть дернулись — русые брови, чуть темней волос. Наверное, удивился парень, что я сейчас еще читаю нравоучения!
— Живой… Но… сир мой Гала… хад, я… кажется, помираю.
— А где… — (вот она, праведная ярость, какая бывает! Когда больше всего на свете хочется убить негодяя, и даже не мешает ни мысль о том, что тот — тоже человек, ни страх, что не хватит сил.) — Где та… скотина, которая…
— У… скакал. Это был… наверное… тот же самый. А может… другой. Но с копьем.
(Встать, погнаться следом, убить. Нет. Нет и нет. Не до того. Господи, помоги мне, пусть он не умрет, этот новопосвященный. Пусть я с ним что-нибудь сделаю такое, чтобы он не умер. Что же они все умирают вокруг меня, будто я — проклятый, лучше бы мне самому, наверное…)