Джоомарт рассказывает ему о несчастье с погонщиком и не может удержаться от упрека:
— Судьба несчастного была в ваших руках, от вас зависело не сделать его калекой.
Купец смотрит с улыбкой на непрошеного гостя, щурит глаза и играет янтарными бусами.
— От меня, говоришь, зависело? Ты слишком возносишь меня. Не я выдумал холод, и не я посылаю мороз.
Джоомарт чует насмешку и все-таки как ни в чем не бывало спокойно отвечает:
— Вы должны были его теплее одеть, дать хотя бы осла на дорогу. Верблюдов вы обеспечили кормом, а человека оставили без пищи в сыртах. Он берег ваше добро, и вы могли быть щедрее к нему.
В черных глазах мелькает гнев, пальцы стремительно перебирают янтарь.
— Кто меня заставит быть щедрым? До моих отношений с погонщиком самому богу нет дела.
— Не в нашей стране. По нашим законам хозяин обязан купить работнику ногу.
Абдуладжи смеется: защитник погонщика знает законы, пусть помнит их про себя.
— Наши законы другие. Я не обязан спасать человека, у которого плохая звезда. За чужое несчастье я и гроша не дам.
Он закрывает глаза и поворачивается спиной к Джоомарту. Им не о чем говорить, здесь не место для деловых разговоров.
Что ж, они потолкуют в другой раз. Время ничего не изменит, эти законы незыблемо вечны.
Глава четвертая
— Готово! Унесите больного. Ну как, Тохта, не очень больно?
Тохта качает головой: ничуть. Его снимают с белого стола и кладут на носилки.
— Погодите минуточку… Погодите, пожалуйста!
Нога его лежит в просторном тазу, черная, залитая кровью Дайте ему еще раз взглянуть, он больше ее не увидит. Они расстаются навеки. Никогда уж ему больше на нее не ступать. Это была чудесная нога! Она ходила по льду и по снегу, по раскаленному песку, годами без обуви. На нее падали тюки, наступали верблюды. Прекрасная нога!..
— Унесите больного в палату купца…
Опомнитесь, доктор! В палату купца? Абдуладжи? Где же это видано, чтоб погонщика клали рядом с купцом?
— Милый доктор, не надо… Не носите меня туда. Не надо беспокоить купца Абдуладжи. Он именитый человек, его знает полмира. С меня достаточно сарая, я могу полежать и на улице.
Упрямые люди, его все-таки кладут в палату хозяина.
Он лежит и не смеет рукой шевельнуть, глаза поднять на купца. Помоги ему бог, это дерзость с его стороны. Он должен упасть пред купцом на колени и, ударяя себя в грудь, молить: «Добрый господин, не сердитесь на жалкого калеку. Я слезно молил их не класть меня сюда, не срамить бедняка. Мне стыдно здесь валяться в постели, когда вы здесь лежите, но куда деться калеке без ноги?»
Купец не говорит с ним, он бросает на погонщика короткие взгляды. От них становится холодно и больно.
У него спина отекла, ее совсем разломило. Надо чуть повернуться, хоть бы тронуться с места. Он знает, как это делать: сжать губы покрепче, чтобы ни один стон не вышел наружу, и с затаенным дыханием сдвинуться на бок. Вот так, и еще раз… Он, кажется, ни разу не простонал.
Ай, ай, ай, начинается! Купец зовет сестру, в его голосе гнев и обида. Он требует врача, и сейчас же. Боже мой, они медлят, они не знают, с кем дело имеют… Это Махмуд Абдуладжи, могущественный и славный купец. Теперь достанется и врачу и сестре. Ведь Тохта говорил им, что этого делать нельзя.
Доктор спокойно входит в палату, душа его не знает, какие ее ждут испытания.
— Что вы хотели, гражданин Абдуладжи?
— Уберите его отсюда, он не дает мне покоя. Наш закон не позволяет купцу жить с погонщиком рядом.
Чистая правда, таков уж закон. Тохта согласен, иначе не может быть.
— У нас другие порядки, — говорит ему врач. — Ваш погонщик останется здесь. В нашей стране…
Дальше следует то же, что говорил по дороге Джоомарт. Тут все понимается совсем по-другому. Врач улыбается и как ни в чем не бывало уходит. Любопытно спросить: все ли врачи ходят мелкими шажками, тихо, неслышно, как дети?
Купец промолчал, ничего не ответил. Какая покорность, Ого, славный купец, сильно вас скрутила болезнь, если вы не нашли, что ответить врачу!
Сестра осторожно сняла одеяло, поправила ногу погонщика и уколола его иголкой в плечо. Сон тут же нагрянул, и, должно быть, надолго. Разбудили его боли в толстом пальце правой ноги. Потом заныли и другие пальцы, пятка, ступня и зачесался мизинец. Он сунул руку к ноге и точно ожегся. Да будет воля пророка, у него болит та нога, которая осталась в тазу… Помоги ему бог, каждый палец дает себя знать, каждый ноготь и ничтожная болячка.