"Интересно, - подумал Брун, - кому первому пришла мысль смешать охру с углистым сланцем или белой глиной, обмакнуть в полученную смесь клок козьей шерсти и нанести мазок на стену пещеры? Что он, древний человек, думал в этот момент? Какие силы толкнули на столь неординарный и труднообъяснимый, с точки зрения остальных, поступок? Кто он? Маг и волшебник, который сам того не осознавая вывел земную цивилизацию на новую ступень развития? Жаль, что потомки так никогда и не узнают его имени, достойного золотых скрижалей истории. Впрочем, почему? С появлением возможности путешествовать во времени открывается чудесная возможность с документальной точностью установить все события и фамилии, начиная от сотворения мира. Придется переписать историю? Ну, и что? Хотя… еще неизвестно, плохо это или хорошо, и к каким последствиям приведет".
- Пришелец! - Брун вздрогнул, услышав голос Тиа, настолько погрузился в собственные мысли. - Мудрый Киу просит тебя подойти.
Брун оглянулся в поисках вождя. Оказывается, только он один так надолго задержался у росписей, открывающих эту феерическую галерею. Остальные, видимо, не единожды видевшие это подобие фресок, уже прошли далеко вперед, вглубь пещеры. Приблизился к ним и Брун.
Киу молча ткнул рукой в сторону изогнутого выступа. На нем очень талантливо был изображен темнокожий охотник. Он бежал размашистым упругим шагом, догоняя невидимую добычу. Левой ладонью крепко сжимал дугу лука, правой - туго натянутую тетиву. Стрела, казалось, вот-вот зазвенит в воздухе, настолько реалистично-рельефным был рисунок.
- Что скажешь, Пришелец? - Брун впервые услышал голос отца Тиа. К слову, интонации звучали почтительно.
Тревожно взлетели брови у дочери вождя. Нуко стоял в стороне и сзади, поэтому выражения его лица разглядеть не удалось. Чем озарено оно - животным страхом перед скорой смертью или уверенностью в своей правоте?! И что должен произнести Брун, дабы избежать трагической развязки и не нарушить священный запрет на любые попытки вмешаться в прошлое?
Наконец, он решился.
- Нуко не виновен! - кажется, у него созрел план, как спасти несчастного сагада, не принося вреда ни прошлому, ни настоящему, которое он совсем недавно ненадолго составил. - Рисунки имеют силу только против животных. Поэтому вы так удачно и охотитесь. Но против людей искусство Нуко бессильно, поэтому оно не является злым колдовством.
Воин, безотлучно сопровождающий мудрого Киу, что-то гортанно обронил, обращаясь к своему повелителю. У того на лице явственно проступило недоверие.
К кому: ординарцу или Бруну? От этого зависела судьба не только сагада, но, не исключено, и самого "предсказателя".
Киу колебался. Противоречивые чувства отражались на лице, которое он, войдя в пещеру, открыл, сбросив повязку. Похоже, с одной стороны, он не хотел менять собственного решения, дабы не показаться слабым в глазах своих воинов. С другой, сказания предков о могуществе непокорных, живущих за Большой водой, крепко сидели в голове. И, судя по всему, удерживали от рискованного шага. Молчание явно затягивалось. И вот - не зря Киу величали мудрым! - соломоново решение принято:
- Чем ты это можешь доказать?
К Бруну тенью скользнула Тиа:
- Если ты их не убедишь, отец заставит съесть абарбобы и тебя! - прошелестело у уха "без пяти минут младшего астронавигатора".
Доказательства? Слава богу, они пришли ему в голову! И Брун громко позвал:
- Нуко!
Сагад вопрошающе посмотрел на вершителя судеб. Поймав разрешающий жест, тихо приблизился к Бруну.
- Краски! - скомандовал тот.
Нуко растерянно захлопал глазами. Чего хочет Пришелец? И как на это посмотрит мудрый Киу? Вождь многозначительно кивнул, но сагад, похоже, впал в некое подобие летаргического сна и не понимал, что от него хотят. В руке он все еще судорожно сжимал скорлупу ореха, наполненную смертоносными зернами.
- Я помогу тебе! - проявила невиданную для столь хрупкого создания смелость Тиа.
Она старалась не смотреть в сторону отца. Кто знает, как вождь, привыкший, чтобы ему повиновались беспрекословно, отреагирует на поступок дочери и на поведение вконец растерявшегося сагада?
В пещере повисла зловещая тишина. Никто больше не проронил ни звука. Тиа, торопясь и при этом изрядно волнуясь, - было заметно, как дрожат ее пальцы - тем не менее, энергично размешивала составные части того, чему предстояло именоваться краской. Еле слышно охнула, когда, не рассчитав движения, просыпала в сосуд (палитру далекого прошлого) изрядную долю охры. Сланцев под рукой вовсе не оказалось.
- Ладно! - махнул рукой Брун. - Обойдемся и без них. Давай сюда!
Краска, наспех приготовленная Тиа, по колеру ощутимо отличалась от той, которую, судя по изображениям животных, обычно готовил себе Нуко. Они соотносились примерно, как серое с черным. Однако иного выхода не оставалось. Да и играл ли цвет в данной ситуации сколько-нибудь существенную роль?
- Давай, - обратился Брун к Нуко. - Начинай рисовать!
Увы, сколько ни тормошили они вместе с Тиа впавшего в ступор сагада, привести в чувства его не удалось. Неужели из-за минутной слабости последнего ко всем чертям полетит изящный план, задуманный Бруном? Нет, подобного допустить нельзя.
Шагнул к "мольберту", смело взял в руку подобие кисти, макнул в раствор и принялся рисовать сам на стене. Художником, безусловно, он был неважным. Однако в незрелые отроческие годы на заборах и в общественных туалетах упражнялся весьма успешно. Да и выхода другого не видел. Как говорится, или пан, или пропал…
Он, чуть не высовывая язык от вдруг охватившего все его естество усердия, рисовал в пещере прошлого… себя любимого.
Набросал, как получилось, контуры фигуры. Начал с горем пополам прописывать детали. Краска, как на зло, получилась жидковатой и там, где Брун клал не излишне густо, вниз устремлялись тонкие струйки, образовывая грязные потеки. Как мог, вытирал их клочками шерсти, коей здесь было в достатке.
Где-то через полчаса, вздохнув с видимым облегчением, повернулся к членам то ли экспертной, то ли приемной комиссии:
- Вот! Готово…
Те непонимающе воззрились на сотворенное на их глазах произведение высокого искусства.
Сказать, что автопортрет вышел слишком уж удачным, значило сильно погрешить против истины, параллельно покривив душой. Это, скорее всего, можно было назвать - да и то с некоторой натяжкой - силуэтом человека. Единственная деталь, которая указывала, что на стене изображен именно Брун, - капюшон комбинезона с двумя отростками небольших переговорных антенн наверху. Само устройство, равно, как и другие предметы, брать в прошлое категорически запрещалось.
Дабы рассеять даже тень сомнений, "без пяти минут младший астронавигатор" тут же натянул на голову капюшон, подчеркивая свое сходство с рисунком: смотрите, мол, сравнивайте…
После довольно продолжительного молчания последовал взрыв эмоций. Правда переговаривались в основном Киу и Тиа. Что изрекал вождь, понять было невозможно. Однако следовало на всякий случай хоть как-то подстраховаться.
- Видите, - постучал себя кулаком сначала в грудь, а потом похлопав ладонями по бокам и бедрам, Брун, - я живой!
Мудрый Киу едва заметно насупил брови, то ли соглашаясь, то ли сомневаясь.
- Я не погибну ни завтра, ни послезавтра! - в тембр голоса Брун постарался вложить весь запас собственной уверенности в благополучном исходе затеи. Ибо едва не закончил свою тираду сакраментальной фразой:
- Если только вы не заставите меня съесть проклятые акбарбобы.
Но произнес совсем другое:
- Злой дух вселяется только в зверей!
Вождь вдруг что-то сказал, обращаясь к Нуко. Тот натянуто улыбнулся и, о чудо, шагнул к стене (видимо, только слова Киу способны были парня "разморозить"). Схватил кисть, быстро набросал лук, поместив его в правую - растопыренную - ладонь силуэта.