Сбросив в прихожей пальто и шляпу, Богдан прошел в столовую. Сестра уже приехала и сидела к нему спиной.
— Танюша!
Сестра бросилась ему на шею и зарыдала. Девочка, которую держала на руках Валя, увидев плачущую мать, приготовилась зареветь.
— Танюша, что с тобой?
— Тима... Уже на фронте...
Богдан ощутил на своих руках слезы сестры, не так давно веселой и жизнерадостной девушки, заметил, что она была одета в черное платьице, помятое в дороге и запыленное, волосы давно не чесаны, ленточка, стягивающая пучок, — загрязнилась. Таня похудела, лицо вытянулось, веки покраснели, на шее появились морщинки. Пытаясь улыбнуться и застенчиво прикрывшись пеленкой, она начала кормить грудью ребенка. Анна Андреевна поглаживала ее плечо.
Сестра только что приехала с вокзала. Так как поезда ходили не по расписанию, ее никто не мог встретить. Она кое-как втиснулась в автобус, и на остановке ее случайно увидела Валя и донесла чемодан до квартиры.
— Только-только ввалились, — сказала мать. — Еще умыться не успела.
— Не смотри на меня, Даня, — сказала Танюша, — я грязная, нечесаная. Четверо суток ехали из Киева. Замучилась... Тиму призвали в первый день и тотчас отправили эшелоном. Сказали — на Перемышль или Львов. Там сейчас бои...
— Вот хорошо, — сказал Алеша, — дядя Тима повоюет.
Танюша прикусила губу.
— Счастье небольшое, Алешенька, — Танюша горько улыбалась, — в самое пекло.
Нелегко пришлось сестре. Только что начали устраивать свою жизнь, и вот... Гитлер. Его зловещая тень поплыла над страной.
Таня рассказывала.
В Киев уже везли раненых. Их бомбили по дороге. Бомбили почти все эшелоны, идущие к фронту, в том числе и поезда с мобилизованными, которые следовали в Западную Украину. Беженцы приграничных областей переполнили Киев. Город разгружается. Хорошо помогают школьники. Танюша вспомнила их трогательную заботу с глубоким чувством признательности. Несколько школьников, в возрасте от тринадцати до пятнадцати лет, подошли к ней на вокзале, вынесли вещи, вывели ее на перрон и усадили в вагон. Все женщины с детьми усаживаются при помощи этих маленьких патриотов. И в это время воют сигналы воздушной тревоги. Девушки идут на фронт. Она тоже пошла бы на фронт, если бы не Ларочка. Сестра говорила, но теперь уже с сухими глазами, что нужно всем итти на фронт, что если все мужчины и женщины возьмутся за оборону, враг будет остановлен и разбит. Она боялась одного — не все понимают надвинувшуюся на нас опасность.
Богдан понял: на сестру, двадцатилетнюю женщину, упал первый пепел войны. Для нее уже начались страдания, которые будут возрастать. Для нее теперь все надежды сконцентрировались в одном, только в одном: нужно победить. Тогда она вернется в свой тихий Кияновский переулок, что невдалеке от Сенного базара, она вернется в Киев, который уже полюбила, тогда вернется ее ненаглядный Тимиш и запоет своим чистым голосом те песни, которыми он заворожил ее сердце. Милая, дорогая Танюша! Хотелось долго держать ее в своих объятиях, приголубить ее и утешить. Все будет так, как она желает. Богдан мог сделать одно: подойти к ней и сказать довольно неуверенно: «Все будет хорошо».
Она почувствовала его сдержанность: чувства ее сейчас значительно обострились — и, сдерживая слезы, навернувшиеся на глазах, она ответила: «Иначе вообще кончится жизнь».
Отец, наконец-то заглянувший домой, после «всенощных бдений», подошел, обнял дочку, поцеловал, похлопал по спине.
— Небось, седому Днипру добавила воды, Танюха?
— Добавила, папа, — сказала Танюша, смотря на отца с любовью.
— Добре, дочка. Нехай им солоней будет, а мы... — он оглянулся, подмигнул Богдану, — ну-ка, сынок, тут уж я тебе могу приказание отдать, выставь на стол доброй горилки. Надо за наших воинов выпить.
— Конечно, надо выпить, — Анна Андреевна засуетилась, сменила тарелки. Клаша принесла капусты, селедочку, чашку дымящейся картошки — по вкусу старика.
Богдан откупорил бутылку с вином, принес из холодильника водку.
Старик налил стопку — рюмок он не признавал, бросил туда стручок красного перца и растер его так, что водка покраснела. Посмотрел на свет, огладил усы, чтобы не мешали при столь важном деле и, чокнувшись со всеми, выпил.
— Итак, выходит, за нашего Тимиша.. А ты наливай, Богдан, еще есть много хороших хлопцев, за которых можно опрокинуть чарку. Вторая чарка будет за Кольку Трунова — за генерала. — Что, Богдане, угадал?