Но эшелон тащился медленно, и Богдан томился по работе. На каждой станции он искал составы, отправленные с завода, и постепенно обнаружил пять эшелонов. Установил с ними связь, организовал посылку вперед «десантов» — двух-трех расторопных людей, которые помогали расчищать путь и проталкивать эшелоны к Уралу.
Транспорт жил напряженно. Это была небывалая в истории транспорта эпопея. Немцы устремились к Москве. День и ночь на фронт летели воинские поезда, которые пропускали по «зеленой улице», то-есть без всяких задержек, при зеленых семафорах. Пять остановок на восемьсот километров! Остановки только для смены паровоза, добавки воды. Чтобы пропустить максимальное число поездов по однопутке, разделили перегоны на две-три части, выставили посты — наспех сколоченные домики в лесу. Поставили сосновые семафоры, выкрасив в зеленые и красные цвета для дневного регулирования и оборудовав световую сигнализацию для ночи. Такие семафоры получили название: — деревянная автоблокировка.
Поезда летели один за одним. Начальники станций стояли на стрелках. Иногда железнодорожники не уходили с постов по нескольку суток. На линию выехали крестьяне с тачками. Увязая в болотах, люди делали насыпи, клали шпалы и рельсы, забивали костыли. Удлиняли пути на станциях и разъездах. На линию выходили работники управлений, школьники, учителя, резервные соединения войск.
Дороги Востока принимали колоссальный вагонный парк. Задача страны — вывезти из-под бомбардировок людей, материалы, хлеб, оборудование, ценности музеев, картины, библиотеки, театры... Эшелоны с людьми, оборонными грузами двигались в пункты назначения. Армия сражалась — нужно было давать ей оружие. На Восток вывозилась промышленность западных областей страны.
Рабочие ехали на новые места. Вечерами, в женских теплушках, много говорили об оставленном имуществе. Каждая посудина, всякая тряпка приобретались всей семьей, и вот почти ничего нет. Женщины расхваливали оставленное: платья из какого-то особого крепдешина или шелка, шубки, посуду, кастрюли, косынки, ковры, шифоньеры, купленные в самом Харькове. Все впопыхах оставили рукоделия — самые лучшие рукоделия! Глаза женщин разгорались радостью — припоминались предметы домашнего обихода и уюта, связанного с семьей, разворошенной и прогнанной с насиженного. Далеко позади остались крыши родимых жилищ — люди начинали военное кочевье...
Какой хорошей и настоящей казалась недавняя жизнь.
Как все было отлично и правильно. Когда-то многие из этих женщин ворчали — и то плохо, и это нехорошо. Но какие пустяки — те заботы и недостатки.
Посредине теплушки накалилась чугунная печка. На ней кастрюльки. Готовили по очереди. Чтобы не спутать очередь, на полу выстраивались чугунки и чайники самых разных размеров и формы.
Мужчины ехали на открытых платформах, в шалашах, сделанных из теса и толя. Но когда приходило время обеда, мужчины шли в женскую теплушку, визжали блоки дверей, лязгали стремянки. Женщины ухаживали за своими мужьями с нарочитой подчеркнутостью своего превосходства: наливали суп в железные чашки, подавали ложку. Мужчина с достоинством ел, как-никак кругом сидели женщины, которые не знали его в домашней обстановке. После того, как всполаскивалась миска и мужчина отирал усы и пробавлялся чайком, женщина садилась рядом и старалась прикоснуться к его руке или полуобнять его. Ей хотелось, чтобы видели все, какая она счастливая, — наивное стремление простых и по-настоящему хороших людей.