Поезд остановился. Дубенко нашел Валю. Она стояла на платформе у автомобиля, закутанная в белый платок, в легком пальто, синих перчатках и поджидала его. Увидев Богдана, влезающего по ступенькам, побежала к нему. Он увидел снова ее хорошее лицо, яркие от холода щеки, лукавые смеющиеся глаза.
— Опять я возле тебя, Богдан, — сказала она, — никак ты не уйдешь от меня.
— Валюнька, опять ты снова возле меня...
— Здесь мы будем жить? — спросила она неожиданно и устремила взгляд на неясные очертания гор и огоньки домов.
— Здесь...
— Приехали, — сказала она грустно.
— Сейчас я тебя устрою в салон-вагоне.
— Ты шутишь, — сказала она, заглядывая ему в глаза.
— Нисколько.
— Тогда пойдем. Только захвати мой чемоданчик.
В салон-вагоне она остановилась в нерешительности. Ковры, электрический свет, уют, приветливая проводница, вышедшая навстречу, смутили ее. Валя взяла Богдана за руку и сказала:
— Не верится.
— Ты отвыкла, Валюнька.
— Отвыкла, — сказала она со вздохом, — мне казалось, я приеду в землянку.
— Располагайся. Вот здесь будет наше купе. Конечно, это временно, потом устроимся где-то в другом месте.
Она вошла в купе, разделась, присела и несколько секунд смотрела в одну точку. Потом, словно стряхнув какие-то нехорошие мысли, улыбнулась, прильнула к мужу.
— Ты останешься сейчас со мной?
— Нет. Я должен итти на разгрузку.
— Тогда и я иду с тобой. Да... Я должна тоже участвовать в разгрузке. Я обещала отцу... Кстати, где он?
Она снова набросила на себя пальто, быстро застегнула крючки, повязала платок.
— Иду, иду с тобой.
— Ну, что же, идем, если хочешь.
— Не обижайся, Богдан.
Состав разъединили. Половину вагонов отправили к заводу. Звонил Тургаев. На завод пришли четыре тысячи шахтеров и жителей города и полторы тысячи рабочих. Рамодан отправился на завод. Дубенко остался здесь. У эстакад в ожидании стояли тракторы с прицепами, грузовики. Казалось, бестолково копошились люди, усыпавшие платформы, железнодорожные пути. Но каждый занимался своим делом. Вначале сгрузили разную мелочь, сложенную между оборудованием: чушки металла, бунты проволоки и тросов, кабель, ящики с инструментом, с деталями задела, с полуфабрикатами. Вот когда пригодились детские санки. Впрягаясь по-двое, по-трое, ребятишки дружно тронулись к заводу. Станки ставили на железные листы, шахтеры плевали на ладони, брались за цепи и тросы и тащили поклажу в гору. Каждый станок тащили тридцать-сорок человек. Привезли бочку с мазутными отходами, навернули на палки паклю и тряпки и зажгли факелы. Багрово-черные огни вспыхивали один за другим, пока на всем протяжении не легла пунктирная линия факелов. Вскоре непрерывный поток людей, тракторов, грузовиков потек к заводу. Это было красивое и трогательное зрелище.
— Помогают, — сказал спокойно Угрюмов, подойдя к Дубенко. — Наши помогают — уральцы.
— И украинцы, — поправил Дубенко.
— И украинцы, — согласился Угрюмов, — ведь чорту рога могут свернуть такие люди. Люблю людей, когда дружные... когда вместе...
Он стоял, подняв воротник пальто, надвинув глубоко на брови шапку, наружно невозмутимый и кряжистый. Он смотрел на дорогу факелов, так ярко вспыхнувшую в крепких уральских горах. К нему подходили шахтеры, перекидывались словами, и в обращении их чувствовалось уважение к нему.
— Здорово, факелы придумали, — сказал он Богдану, — прямо скажу, здорово. Может, в них и толку-то мало, только коптят, а красиво и торжественно.
Угрюмов отвернул воротник пальто, поднял и завязал меховые уши шапки.
— Помогают по-настоящему, — сказал Богдану отец, — ребятишки тоже. Им бы уже спать полагается, ан нет. Смотри, какую кутерьму подняли. Из-за чего, думаешь? Каждый хочет везти, а везти-то уже почти нечего.
— Так выходит, что не строгановщина, отец?
— Ну, слепой сказал, побачим, — отшутился старик, — с первого взгляда никогда человека не узнаешь. Скажу одно, кабы не леса да горы, ну, прямо, наш Донбасс. Тут вот станцию какую-то проезжали — ей-богу, похожа на Краматорку... чудеса.
— Ночевать будем в салон-вагоне, отец.
— Не пойду. Я уж со своими ребятами, вон в том домишке. Видишь, на горе. Там уже и воду греют, помыться надо.
— Ну, как хочешь, отец.
— Ясно, как хочу, сын. От наших ничего не пришло?
— Ничего.
— А как с Ростовом?
— Не слышно.
— На товарища Сталина надежда, — убежденно сказал отец. — Тут в эшелон попали его доклады. Зачитали так, что от дыхания бумажка разлезлась.