— Да... Да... Да...
— Она тоже меня поразила. Но я знаю и верю, что мы победим немца...
— Вы верите?
— Верю, — твердо сказал Богдан, — сегодня я получил телеграмму от зятя. Завтра я получу еще десяток от родных, от членов своей семьи, пошедших на фронты. Если не верить победе, значит, нужно навсегда расстаться со своими родными воинами, пошедшими на эту самую силу, которая вас так пугает. Если не верить в победу, нужно бросить работу, убежать в Бразилию, примерно, плясать там джигу, чорт возьми... Вы русский?
— Да.
— Я украинец. Говорят, мои предки были запорожцы. Возможно и так. Но хотя бы этого и не было — я никогда не оставлю родину в дни несчастий. Так будет не по-сыновнему. Так будет подло. На сегодня Россия — вот этот завод, делающий самолеты. Кусок России, который мы должны защищать... трусом сделаться очень легко, падать легче, чем подниматься. Машину в шестнадцать я пришлю вам, и вы прихватите в город семью.
Данилин пытался что-то сказать, оправдаться, но слова его были бессвязны. Богдан вызвал шофера, и тот проводил Данилина. Дубенко сел, и снова страшная боль в ноге... По старой кавалерийской привычке он выругался вслух, — как будто полегчало.
Он погасил свет в кабинете, приоткрыл штору и вышел на балкон. Темный далекий город угадывался за аллеей тополей, как бы отметивших фасадную часть завода. Ровное дыхание корпусов, которые строились на его глазах, почти что его руками. Тяжела была стройка, но она звучала как продолжение юности и была дорога и родна. Там работает его отец, простой человек, без разговоров принявший на себя тяжесть нового несчастья, там его друзья, с которыми он связан тысячами нитей любви к заводу. Над головой пронесся истребитель — машина старой марки, он узнал по шуму мотора. Скользнули прожекторы. Они скрестились, как мечи предков, и сразу упали в темноту.
ГЛАВА IV
Ночью Дубенко проснулся от гула зенитных орудий. Сухие и резкие выстрелы. Дребезжали стекла. Над городом гул самолетов. Одеваясь, Богдан прислушался к шуму моторов и узнал свои машины. Сегодня должна быть учебная тревога, проводимая для сверки секторного обстрела и наслоений огня зенитными батареями. Но могли налететь и немцы. На войне возможны всякие неожиданности. Валя уже быта одета в шубку, в руках держала сумочку с деньгами и документами, возле нее стоял и позевывал Алеша, еще не совсем проснувшийся. Снова задребезжали стекла от выстрелов, и Алеша, перестав зевать, посмотрел на отца. Он любил отца, хотя и относился к нему сдержанно. Отец был для мальчика авторитетом. Дубенко показал сыну язык, Алеша по-детски улыбнулся углами губ; заметив, что отец ему подморгнул, показывая на Клаву, протиравшую сонные глаза, он совсем развеселился. Валя выпустила его руки, и он подошел к вошедшей бабушке, надевшей белые валенки и шаль.
— Бабуся, это не по-настоящему, — сказал Алеша.
— Разве учебная? — спросила Анна Андреевна сына.
— Ну, конечно.
— Но почему летают самолеты? — спросила Валя.
— Наши летают. С учебными целями.
— Но ты поднялся, оделся.
— Надо все же посмотреть — в чем дело.
— Ты не выйдешь на улицу, Богдан, — попросила Валя и, подойдя к нему, прильнула к его плечу.
Богдан погладил ее волосы.
— Вот по этому самому солдаты без жен на войну ходят. Алеша, со мной!
На улице с противогазами стояли дворники и дежурные пожарного звена. Присмотревшись и узнав Дубенко, поздоровались с ним. Зенитки открыли очередной огненный шквал. Трассирующие пули прочертили красными и зелеными пунктирами чернильную темь. Они привели в восторг Алешу. Он показывал пальцами, кричал, хватая отца: «Пана, папа, папочка, смотри, смотри!».
— Теперь надо под крышу, — сказал дворник, и все сгрудились у крыльца.
По асфальту и крыше защелкало. Падали осколки снарядов. К различным учениям по противовоздушной обороне жители привыкли еще в мирное время. Правда, тогда не стреляли, как Алеша говорил, «по-настоящему». Постояв еще немного на улице, Богдан поднялся наверх. Валя лежала одетая на кровати, возле нее сидела мать и на коврике у окна Клава.
— Учебная? — спросила Валя.
— Слово предоставляется Алеше, — Богдан снял плащ и кепку.
— Мама, бабуся, какие пули... Папа, пап, как они называются?
— Трассирующие, Алешенька.
— Трассирующие... Огоньками, один за одним в небо... Красиво...
— Как там Танюша, — сказала Анна Андреевна, задерживаясь у дверей. — Успеет приехать из Киева?