Пока я пыталась устроиться в огромном кресле в прихожей его номера, Ник отошел к мини-бару. Вернувшись, протянул мне стакан, на дне которого плескалась коричневая жидкость.
— Выпей, хотя бы немного, и мы поговорим.
— Ты хочешь напоить меня? — я растерялась, но стакан взяла.
— От одного глотка ты не опьянеешь, но хотя бы перестанешь дрожать.
Знал бы он, что я дрожала совсем не от холода. Хотелось сохранить трезвую голову, но я согласилась. Первый же глоток обжег горло, заставив закашляться, зато я начала согреваться. Меня уже не трясло так, как несколько минут назад.
— Гадость какая!
— Это хороший виски.
— Не знаю.
Мы снова молчали. Минут через десять я действительно почувствовала себя лучше, по крайней мере немного успокоилась. Ник заговорил первым:
— Рассказ может затянуться. У тебя есть время?
— А у тебя?
— Я до сих пор здесь только из-за тебя.
Господи, зачем он это сказал? Зачем усложняет и без того непростую ситуацию?
— Уверена, что готова услышать все?
— Ты не спрашивал меня об этом прошлый раз, теперь вопрос излишен. К этому вряд ли можно подготовиться.
Я настаивала, потому что еще немного и могла потерять остатки решимости. Хотела узнать правду и до ужаса боялась услышать ее. Вдруг он подтвердит слова Ахметова или мои догадки?
— Первый раз мы встретились в Греции, — начал мужчина без вступления. — Вопреки воле богов и людей мы полюбили друг друга, поспорили с самой судьбой и проиграли в борьбе за счастье. В том воплощении ты погибла. Пытаясь вернуть тебя к жизни, я доверился колдуну, который открыл мне дорогу в царство мертвых взамен на десять лет моей жизни.
Я не смогла сдержать нечаянный возглас. Страшно было слушать о своей смерти, как и о том, на какие жертвы, по словам Ника, он пошел. Мужчина печально улыбнулся и продолжил:
— Я снова опоздал. Паромщик уже перевез твою душу на другой берег Стикса.* Мне повезло меньше Орфея.* Ему боги дали шанс, я даже тень твою не увидел.
— Мне кажется, это период особенно важен для нас обоих, но ты чего-то не договариваешь.
— Так ты веришь мне, Веро?
Я видела надежду в его глазах, но чувствовала, что он не все мне рассказал, и не стала обманывать.
— Я пытаюсь понять, Ник. Не проси меня о большем.
— Ты права. Возможно, если бы я мог рассказать тебе больше, ты бы поверила мне, но я связан гейсом, запретом, который не могу нарушить без последствий.
— Хорошо, тогда расскажи о других жизнях. Или мы больше не виделись до этого года?
— Далеко не в каждом воплощении нам удавалось найти друг друга, но всякий раз злой рок вновь вмешивался в нашу жизнь. Долгое время я не мог отыскать тебя. Лишь в IX в. это случилось вновь. Я был лекарем, довольно знаменитым в Польше. Однажды мне принесли больного ребенка, совсем еще младенца, в котором я, шестидесятилетний старик, узнал тебя. Возможно, детям открыты тайны, недоступные взрослым, не знаю, только ты сразу успокоилась на моих руках. Помню, как твоя мать радовалась этому, но радость была недолгой. Болезнь оказалась запущенной, я не смог тебе помочь и умер через несколько дней после тебя.
Я слушала, не перебивая, и с каждой новой фразой мне становилось все страшнее. Неужели он и правда верил в то, что говорил? С другой стороны, зачем ему меня обманывать? Он так спокойно говорил о собственной смерти, будто действительно пережил ее не единожды. Когда же речь заходила обо мне, даже в его голосе я чувствовала тепло.
— Еще, — попросила я, — если это причиняет тебе не слишком много боли.
Не столько интерес двигал мной. Слушая Ника, я одновременно прислушивалась к своим ощущениям. Если его слова были правдой, должна же я была хоть как-то отреагировать на них, но пока сердце мое молчало. Я не чувствовала ничего особенного. Воспоминания о моих так называемых прошлых жизнях не проснулись. Что-то я пропустила, задумавшись. Ник меж тем продолжал свой рассказ:
— Ты была наложницей во дворце одного китайского полководца. Меня убили при попытке проникнуть в его гарем, чтобы только увидеть тебя.
Ты погибла на моих глазах, когда террористы бросили взрывчатку в карету русского императора в XIX в. Случайная жертва, продавщица цветов, больше всего на свете любившая ромашки.
Последний раз до этого года мы встретились в Индии в первой половине XX в. Помню, как впервые увидел тебя в саду. В ярко-красном сари, с множеством браслетов на руках, издававших мелодичный звон при каждом шаге, ты была прекраснее самой Лакшми.* Мне нельзя было даже смотреть в твою сторону: ты была любимой женой раджи, который воспитал меня, заменив отца. Я не мог предать его доверие.