— Наконец-то! — облегченно вздохнул фон Зуппе. — Уверен, что преступники будут найдены. — Он бросил недовольный взгляд на Марченко. — Нет, все-таки немецкая собака умнее русского мужика.
— Собака-то, может, и умнее… — протянул Тимофей Петрович.
Прошло не более получаса, когда фон Зуппе услыхал гулкий лай, и вскоре послышалась немецкая речь. Из леса вышли гестаповцы и ефрейтор с собакой.
— Болото… — доложил ефрейтор. — Собака привела к болоту… И никакого следа!
— Что за собака! — выругался гестаповец Брауде. — Курица это, а не собака. Топчется на одном месте!
Санитары положили труп в полуторку. Вслед за ними в кузов взобрались гестаповцы. Последней легко, точно ее подбросили, прыгнула черная овчарка.
— А ты дойдешь пешком, — сказал фон Зуппе леснику. — Отсюда недалеко… Поехали!
Оставшись один, Тимофей Петрович вернулся к придорожным кустам. Он снова и снова задавал себе тот же вопрос: кто эти смельчаки, начавшие борьбу с оккупантами? У них даже не было оружия, — ведь из этих кустов застрелить мотоциклиста проще простого! Да, конечно, у них не было оружия…
Тимофей Петрович раздвинул кусты… и отпрянул назад. "Этого не может быть, мне померещилось…" — пробормотал он, снова раздвигая кусты. На смятой траве лежал такой знакомый ему синий заплечный мешок. "Может, просто похож", — уговаривал он себя.
Он поспешно развязал веревку: в мешке хлеб, лук, огурцы, соль в тряпице и жестяная кружка. "Кружка! У Юрася была точно такая же! Ну и что из этого? Таких кружек сотни! Тысячи!" Тимофей Петрович все еще старался убедить себя, что мешок чужой. Он вспомнил, как в прошлом году собирал Юрася в Артек. Тогда Тимофей Петрович вывел химическим карандашом на клапане мешка две буквы: "Ю. М.". Сейчас на этом месте темнело большое фиолетовое пятно. Буквы от сырости расплылись, но все же их можно было разглядеть. "Как же попал мешок к диверсанту? Значит, Юрась связан с ним?"
Домой Тимофей Петрович не шел, а бежал. Он знал, что в доме Юрася нет, и сразу направился к шалашу. Сейчас станет ясно, он узнает, как попал мешок его сына к диверсанту.
— Юрась! — крикнул он издалека. — Юрасик, где ты?
Никто не ответил ему.
Тимофей Петрович подбежал к шалашу.
— Сынок, ты здесь?
Вместо Юрася он увидел на смятой подушке записку. Предчувствуя недоброе, Тимофей Петрович схватил записку, буквы запрыгали перед его глазами.
"Ухожу от тебя, — прочел он. — Больше не увидимся.
Ю."
Тимофей Петрович судорожно сжал записку в кулаке и, спотыкаясь, точно слепой, пошел к дому… "Не сберег, не сберег я тебя, сынок мой родной!.."
Юрась шел не останавливаясь до рассвета. Он держался дальше от шоссе, боясь погони. Ему казалось, что за ночь он ушел далеко и опасность миновала. Мальчик не знал, что при первом же известии о диверсии комендант Гладова, под страхом расстрела, приказал старостам и полицаям окрестных деревень задерживать всех неизвестных им людей и немедленно доставлять для допроса в гладовское гестапо.
Ночь выдалась туманная, сырая, Юрась продрог. Когда первый теплый луч коснулся верхушек деревьев, он остановился. Дальше он не мог идти. Отяжелевшие ноги гудели от усталости, глаза слипались; Юрась опустился на еще влажную от росы траву, прислонился к дереву и мгновенно уснул.
…Ему приснился удивительный сон. Пришли гости. Много-много гостей. Их встречала мама и всем говорила: "Поздравьте меня, наш Юрась совсем разучился говорить по-немецки". Гости смеялись, а Юрась не мог понять, говорит ли мама серьезно или шутит. Потом прилетел самолет, из него вышли папа и дядя Иван. Они привезли орлиные крылья. Дядя Иван приложил крылья к спине Юрася, и он почувствовал, что может летать. Он взмахнул крыльями и поднялся в небо. А гости что-то кричали ему вслед, но он не слышал, что они кричат, потому что налетел ветер и понес его куда-то. Юрасю было и страшно и радостно. Сквозь густые облака он увидел огромный кедр. На вершине сидела крошечная белочка и лущила шишки. Юрасю захотелось посмотреть на белку ближе, он стал снижаться большими плавными кругами и наконец опустился на соседнюю сосну. Белка посмотрела на него, сморщила нос и громко чихнула. Юрась рассмеялся, но тут же спохватился: вдруг белка обидится. И он вежливо спросил: "Скажите, белка, в какой стороне мой дом?" Теперь рассмеялась белка. Давясь от смеха, она проскрипела противным голосом Сиволоба: "Ты что, ослеп?! Я не белка, я — кукушка! Я знаю, сколько лет тебе жить. Слушай! — И она закуковала: — Ку-ку… ку-ку… ку-ку…"
…Юрась открыл глаза. Светило яркое солнце, он лежал под деревом, и где-то совсем близко старалась кукушка: "Ку-ку… ку-ку… ку-ку…"