Выбрать главу

В этот ранний час улицы были пустынны. Редкие прохожие при виде немцев спешили свернуть в сторону.

Пленные подошли к развалинам собора и принялись за работу. Таская кирпичи, Кротов продолжал следить за каждым прохожим, перекидываясь изредка отрывистыми фразами с учителем и Азаряном.

…Раскаленное солнце пекло сильнее и сильнее. Казалось, оно замерло на месте, не обещая конца этому изнуряющему дню. Кирпичная пыль разъедала глаза, забивалась в нос, скрипела на зубах. Все время хотелось пить, но воды для пленных не было.

В полдень на площади появился босой старик. Он нёс корзину, прикрытую зеленой тряпицей. Юрась сразу узнал старика — он видел его у лагерного ограждения, только тогда старик был в треухе. И опять Юрась подумал, что он и до лагеря встречал этого человека, но где, когда?..

Старик остановился возле дома, опустил на скамью корзину, снял с нее холщовую тряпицу. Корзина была полна темно-красных вишен. Не спеша, он насыпал ягоды в жестяную кружку, положил рядом стопку нарезанной бумаги и стал ждать покупателей.

Что-то приговаривая, он протягивал прохожим кружку с вишнями, но люди, не останавливаясь, проходили мимо.

Из-за угла появился офицер-гестаповец под руку с высокой девушкой. Он что-то оживленно говорил ей, и девушка, закидывая назад голову, громко смеялась.

— Стрелять таких девок надо! — сказал мрачно Кротов. — С кем гуляет!

Юрась взглянул на девушку, и у него перехватило дыхание. С фашистским офицером шла Екатерина Васильевна.

Катя шла, не обращая внимания на пленных. Она слушала, что говорил ей офицер, трясла кудряшками и хихикала.

— Я хочу вам говорить один разговор, фрейлейн Катья…

— Ах, не называйте меня так! — перебила его Катя. — Называйте меня Кэтхен. Я люблю немецкие имена.

— Такой слова делает мне один большой удовольствий…

— Вы прекрасно говорите по-русски.

— Я учил этого языка цвай яр — два год.

— Смотрите, пленные! — Катя округлила глаза. — Куда они везут кирпичи?

— Для новый тюрьма. Кирпич есть старый, тюрьма есть новый! — сострил гестаповец, и Катя залилась смехом.

— Фрейлейн Кэтхен во смехе есть очень красива, — сказал осклабившись гестаповец. — Я хочу иметь такой фотографий, когда вы смеяться. — Он отстегнул кнопку на футляре лейки.

— Только не в этом платье! Оно мне не идет! Посмотрим лучше, как работают пленные. — Катя уселась на скамейку рядом с продавцом вишен.

— Купи ягодок, барышня! — старик протянул ей кружку, полную ягод.

— Не надо! — отмахнулась Катя, даже не взглянув на старика. — Что же вы не садитесь, господин лейтенант? По-моем), эти пленные не так уж плохо выглядят. Вы знаете, господин лейтенант, есть люди, которые распускают вредные слухи: будто русские пленные умирают от голода, будто немцы заставляют их делать непосильную работу, бьют, истязают…

— Мы будем строго наказать за такой разговор. Это есть один большой ложь…

— Это возмутительно, это надо опровергать. Я хочу вам предложить…

— Я слюшай…

— Пусть все видят, как добры немецкие офицеры. Дайте мне аппарат!

Немец снял с себя лейку.

— Просьба фрейлейн есть для меня приказ…

— Дедушка, насыпь вишни в кулек.

— Что вы придумали? — насторожился гестаповец.

— Будет прекрасный снимок! Немецкий лейтенант великодушно угощает пленных вишнями. Вы напечатаете фотографии в газете, а смелые летчики сбросят ее в большевистском тылу. Чтобы русские не верили ложным слухам, не боялись сдаваться в плен… Разве я плохо придумала?

— О, фрейлейн Кэтхен имеет политический голофа! Но германский офицер не может носить корзина…

— Корзину? Вы собираетесь кормить вишнями всю эту ораву! — Она кивнула в сторону пленных. — Для снимка достаточно угостить одного. Я сниму вас крупным планом…

— Я говорю нох айн маль — еще раз, фрейлейн Катья… Кэтхен имеет на плече умный голофка. Я слюшай вас…

— Возьмите кулек с вишнями. Так. Теперь подойдите… подойдите… к кому бы вам подойти?..

— Я подойду вон к той мальчишка. Это есть душевно: немецкий офицер любит русских ребенок!

— Что вы, что вы! Тогда же все увидят, что в немецких лагерях есть пленные дети! Лучше всего вам подойти вон к тому солдату, — Катя указала на Кротова. — У него грязное, но типичное русское лицо. Только не забудьте улыбнуться ему…