До последнего марша оставалось совсем немного. Гурко уже ясно представил себе, как завтра утром жители Гладова увидят трепещущий на колокольне красный флаг. И вдруг на последнем и особенно узком повороте возникло новое препятствие. На пути лежал сорванный взрывом колокол. Гурко попытался обойти его, но в темноте все время натыкался на холодный металл. Он засветил еще раз фонарик и увидел, что между стеной и колоколом оставалась совсем узенькая щель. Протиснуться в нее рослый широкоплечий Гурко не смог. Подавленный неудачей, он вернулся домой.
И вот сейчас Гурко вел к звоннице Владика. Он посвятил мальчика в свой план перед самым выходом. Владик побледнел и молча начал шарить по углам едва освещенной ночником комнаты.
— Ты чего? — спросил Гурко.
— Кепку ищу. Мама вечером не разрешает без кепки…
…Они подошли к колокольне. Ничто не нарушало тишины, не слышно было топота ночных немецких патрулей. До запретного часа оставалось еще двадцать минут. За эти двадцать минут нужно было все сделать.
Гурко вытащил из-за пазухи флаг и передал его Владику.
— Не бойся, все будет хорошо! — прошептал он.
Владик скользнул в щель, и как ни прислушивался Гурко, он не смог уловить никакого шороха — так бесшумно поднимался мальчик на колокольню…
В эту ночь Юрась не уснул. Стоило закрыть глаза, и он видел перед собой лицо Кротова.
Он вспомнил последний разговор с ним:
— Вызволю тебя и сам не задержусь в гостях у фюрера собачьего, — говорил Егор, сипло покашливая. — Кротова на передовой ждут, без него наступленье откладывается. — И он усмехнулся своей немудреной шутке.
Теперь он убит… Убит потому, что не захотел сделать подлость, не подчинился фашисту… Значит, жизнь не самое дорогое на земле? Значит, есть для человека что-то дороже жизни? Что?
Некому Юрасю задать свой вопрос. Все вокруг спят тяжелым сном. Изредка кто-то тоскливо стонет во сне…
За крохотным грязным оконцем робко занялся рассвет. Завыла сирена. Юрась вышел из барака и направился к лагерным воротам.
У ворот уже стояла телега. Заключенные и конвоиры ждали унтер-офицера. Бегальке явился мрачный, невыспавшийся. В кулаке он сжимал плетеный кожаный хлыст. Бросив исподлобья взгляд на заключенных, он вскочил в телегу, резанул хлыстом воздух и гаркнул:
— Вперед, клячи!
Двенадцать пленных потащили телегу в Гладов.
Бегальке с ненавистью смотрел на спины везущих его пленных. Русские скоты видели его позор! Они видели его оплеванным! Того он пристрелил… Но остальные живы… И. наверное, смеются над ним! Конечно, смеются! Русский пленный плюнул в лицо германскому солдату. Такой позор можно смыть только кровью этих скотов! Он убьет десять русских. Не десять — сто! И надо торопиться, пока лагерь не передан в ведение полиции. Первым он прикончит мальчишку и этого бородатого. Все началось из-за него…
На повороте телегу тряхнуло.
— Быстрее! — заорал Бегальке. — Живо!
Учитель обернулся на окрик и вытер рукавом струившийся по лицу пот. Глаза фашиста налились кровью. "Очкастая падаль! Издевается, напоминает, что Бегальке вчера вот так же вытирал плевок!"
Фашист соскочил с телеги, взмахнул хлыстом и со свистом опустил его на голову пленного. Кусок свинца, заделанный в конце плети, оглушил учителя, и он упал под колеса телеги.
Телега остановилась.
— Краус! Оттащить в сторону! — приказал Бегальке. Конвойный схватил пленного за ноги и потащил на обочину дороги.
— Вперед! — приказал Бегальке. — Не оглядываться!
Пленные не видели, как унтер топтал учителя коваными сапогами.
— Ты посмел надо мной смеяться! Но ты никогда больше не будешь смеяться! И никому не расскажешь, что ты видел!
Догнав заключенных на окраине города, унтер снова уселся в телегу.
Кое-где в домах уже раскрывались ставни.
Юрась пристально вглядывался в окна домов. Почему-то ему казалось, что в одном из них он обязательно увидит отца. Екатерина Васильевна не могла не рассказать ему, что видела Юрася на площади, среди пленных. Неужели отец не придет и сегодня! Юрась сам не мог понять, хочет ли он увидеть отца. А вдруг отец и верно знал, кто этот "политрук"? Но тогда, значит… Нет, это невозможно, он бы не скрыл от меня… И почему его посадили в тюрьму? Почему его не трогают немцы? Всех коммунистов арестовали, а отца не тронули.
Телега тащилась по главной улице. Несмотря на ранний час, несколько человек, обгоняя пленных, торопливо шли к Соборной площади. Юрась увидел, что близ собора толпится народ. Встревоженный Бегальке соскочил с телеги.